Скучно не было
50 
Пока мы говорим, я не устаю удивляться его манере объяснять, а он многое объясняет, в том числе и то, как устроено его служение. Да, признает отец Томас, храм расположен неудачно. Будь на его месте магазин или ресторан, давно бы закрылся.
– Короче, дела не ахти идут… – киваю я.
– Честно? – Зеленое стекло в его глазах бьется и больно колет меня. – Дела идут хреновее некуда.
Тут я не выдерживаю и спрашиваю:
– Слушайте, а что, священнику можно ругаться? Ну, типа вы же святой отец и все такое…
– Что? Святой, говоришь… – Он допивает кофе. – Конечно можно. Бог умеет отделять важное от мелочей.
Приятно, что отец Томас не бросается развивать дальше тему божественного: типа Бог все про всех знает и так далее из воскресной проповеди. Он, кстати, говорил совсем не по-церковному. А когда закончил, то посмотрел на меня, очень твердо, и сказал:
– Но давай не будем отвлекаться на религию, Эд. Поговорим о важном. – Его голос становится чуть более официальным. – К примеру, о том, зачем ты сюда пришел.
Мы смотрим друг на друга через стол.
Некоторое время.
Просто глядим друг другу в глаза.
А после продолжительного молчания я рассказываю отцу Томасу все как на духу. Что я до сих пор не понимаю, почему я здесь. Нет, о других поручениях и о том, что еще предстоит выполнить, я не рассказываю. Только говорю, что мой приход сюда имеет свою цель. А вот какую – покажет время.
Отец Томас слушает очень внимательно: локти на столе, подбородок лежит на сплетенных пальцах.
Спустя время он понимает, что я толком-то ничего больше сказать не могу. Тогда священник очень спокойным и четким голосом произносит:
– Не волнуйся. Очень скоро ты поймешь, в чем твое предназначение. У меня есть ощущение, что в прошлом с тобой это уже случалось.
– Случалось, – подтверждаю я.
– Единственное, я хочу, чтобы ты помнил об одной важной вещи, – говорит он. И я вижу, что отец Томас не хочет выглядеть как проповедник на высокой кафедре. – Елавное, Эд, чтобы у тебя была вера.
Я пытаюсь отыскать веру на дне кофейной кружки, но ее там почему-то нет.
Отец Томас провожает меня до конца улицы. По дороге нам встречается знакомая троица жаждущих сигарет, денег и чужих курток балбесов. Священник подзывает их поближе и наставительно сообщает:
– Так, ребята. Я хочу вас познакомить с Эдом Кеннеди. Эд, это Джо, Грэм и Джошуа.
Мы обмениваемся рукопожатиями.
– А это, парни, Эд Кеннеди.
– Приятно познакомиться, Эд.
– Привет, Эд.
– Как дела, Эд?
– А теперь, ребята, вы должны запомнить одну важную вещь. – Голос отца Томаса становится очень строгим. – Эд – мой близкий друг. Поэтому вы не должны стрелять у него деньги и сигареты. Куртку тоже не пытайтесь отнять. – Тут священник подмигивает мне: – Нет, и вправду, Джо, зачем она тебе? Ты только посмотри, это же черт знает что, а не куртка.
Джо активно трясет головой, соглашаясь:
– Точно, святой отец. Черт знает что.
– Отлично. Ну что, теперь у нас полное взаимопонимание?
Парни всем видом демонстрируют, что да, полнейшее.
– Ну и прекрасно.
И мы с отцом Томасом важно шествуем к перекрестку.
Дойдя до угла, пожимаем друг другу руки и прощаемся. Священник уже почти скрылся из виду, как я вспоминаю про его брата. И бегу обратно с криком:
– Эй, святой отец!
Он слышит и резко оборачивается.
– Чуть не забыл!
Я не добегаю до него метров пятнадцати.
– Ваш брат!
Отец Томас прислушивается.
– Он попросил передать, что сребролюбие еще не поглотило его душу.
В глазах священника вспыхивает радость, – но к ней примешивается капля сожаления.
– Да, Тони… – произносит он тихо и стеснительно. Его слова подкрадываются ко мне как-то бочком. – Давненько мы с ним не виделись. Как он, кстати?
– Да нормально, – отвечаю я с непонятной уверенностью.
Однако интуиция подсказывает: «Эд, это единственно правильный ответ».
Мы так и стоим друг против друга и неловко переминаемся с ноги на ногу посреди замусоренной улицы.
– Я вас не очень расстроил, святой отец? – на всякий случай интересуюсь я.
– Да нет, Эд, – отвечает отец Томас. – Все в порядке. Спасибо, что передал привет.
Он поворачивается и идет прочь, а я, в первый раз за все время, вижу в нем не священника.
Даже не мужчину определенного возраста.
В этот миг я вижу обычного смертного, который плетется домой по Генри-стрит.
А теперь полный контраст.
50 
