49 
– Один – один, – киваю я.
Молодец отче, за словом в карман не лезет.
Святой отец, кстати, лысоватый мужчина примерно сорока пяти лет. Пониже, чем брат, с темно-зелеными глазами и сильно оттопыренными ушами. Отец Томас облачен в сутану – даже странно, что он живет здесь, а не в церкви. Мне всегда казалось, что священники живут прямо в церкви: на случай, если прихожанину срочно понадобятся совет или помощь.
Мы проходим на кухню и садимся за стол.
– Чай или кофе?
Вопрос задан так, что у меня нет возможности отказаться от всего, надо обязательно выбрать что-то.
– Кофе, – отвечаю я.
– С молоком и сахаром?
– Да, спасибо.
– Сколько ложек сахара?
– Четыре, – отвечаю я с некоторым смущением.
– Четыре?! Ничего себе! Ты прямо как Дэвид Хелфготт!
– Это кто такой, черт подери?
– Ну как же! Это пианист! Сумасшедший, но гениальный! – поражен моим невежеством отец Томас. – Он в день выпивал по десять кружек кофе с десятью ложками сахара.
– И что, хорошо играл?
– Да, – кивает он и ставит чайник. – Ненормальный, но пианист хороший.
Теперь в его зеленых, бутылочного цвета глазах светится доброта. Огромная, как вселенная.
– А что, Эд Кеннеди, ты тоже сумасшедший, но хороший?
– Не знаю, – пожимаю плечами я, а священник хохочет над собственной шуткой.
Кофе готов, отец Томас ставит его на стол и садится сам. Прежде чем сделать глоток из чашки, он спрашивает:
– У тебя, случайно, не пытались стрелять сигареты или мелочь? Ну, там? – показывает он кивком на улицу.
– Ага, пытались. А один парень все выпрашивает у меня куртку!
– Да ты что? – Святой отец осуждающе качает головой. – С чего бы это? Похоже, у бедняги совсем нет вкуса.
И прихлебывает кофе.
Я придирчиво оглядываю рукава:
– Что, прямо кошмар?
– Да нет, – очень серьезно отвечает отец Томас. – Я просто подначиваю тебя, сын мой.
Повторный осмотр рукавов и молнии дает плачевные результаты: замша действительно прилично вытерлась в этих местах.
Между нами повисает неловкое молчание. Похоже, пора переходить к делу. Возможно, отец Томас тоже так считает: его лицо выражает любопытство, но какое-то терпеливое.
Я уже было раскрыл рот, чтобы все рассказать, но в соседнем доме начинается громкий скандал.
С грохотом бьется посуда.
Из-за забора несутся громкие вопли.
Люди, похоже, ссорятся не на шутку: орут и хлопают дверями.
Отец Томас замечает мое беспокойство и говорит: – Извини, Эд, я на секунду.
Потом подходит к окну и открывает его шире.
– Так! Эй, вы! Не могли бы вы оказать мне услугу и прекратить это безобразие? – орет он.
Все затихает.
Отец Томас требовательно окликает соседа:
– Клем? Эй, Клем?
К окну подкрадывается нерешительное бурчание, прорывающееся виноватым голосом:
– Да, святой отец?
– Что происходит?
– Это все она, святой отец! Опять меня из себя вывела! – тут же заявляет голос.
– То, что она вывела тебя из себя, очевидно, но в чем, собственно…
Тут раздается другой голос, женский:
– Святой отец! Он опять ходил в паб! Напился и проигрался!
Голос священника мгновенно преображается. Именно так должен говорить его преподобие – твердым, вызывающим мгновенное уважение тоном:
– Это правда, Клем?
– Ну, это, ну, да, но…
– Никаких «но», Клем. Сегодня вечером ты никуда не идешь. Сядете рядом, возьметесь за руки и будете смотреть телевизор. Это понятно?
Голос номер один:
– Да, святой отец.
Голос номер два:
– Спасибо, святой отец.
Томас О’Райли садится обратно за стол и качает головой.
– Знакомься, это Паркинсоны, – вздыхает он. – Чертовы придурки.
Последнее замечание ввергает меня в глубокий шок. Разве священники ругаются? На самом деле я до этого ни с одним не беседовал, но мне кажется, что в большинстве они не такие…
– И часто они так? – спрашиваю.
– Пару раз в неделю. Минимум.
– Как же вы здесь живете?
В ответ он просто поднимает руки, взглядом указывая на сутану:
– А зачем же мне здесь жить, как не для этого?
В общем, мы разговорились.
Я рассказал ему, как вожу такси.
А он мне, как служит в церкви.
Церковь у него старая и стоит на окраине. Теперь-то я понимаю, почему он решил поселиться в этом районе. Церковь слишком далеко – из нее никому не поможешь. Поэтому он живет там, где он нужен. А здесь каждый первый нуждается, в каждом первом доме, по каждой улице. Поэтому он с ними, а не в пыльной отдаленной церкви.
49 
