— Но я должен сказать ему всю правду! Или, если быть совершенно честным — дать ему в рыло!
— Даг, прошу тебя!
Он взял ее лицо в ладони.
— Ну, ладно, не буду, — пообещал он, — послушаем, что предложит Суль, она всегда была изобретательной, — наивно добавил он.
Он долго смотрел Лив в глаза, и когда они расставались, их лица были печальными. Он пообещал, что скоро она получит вести из дома — и они расстались.
Она долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. И только тогда повернулась и пошла к своему красивому дому, находясь под впечатлением этой встречи и в то же время смертельно боясь наказания, которое незамедлительно последует, если муж узнает, что она уходила.
Суль свернула за угол. Она наняла элегантную карету и приказала извозчику ехать к дому Самуэльсена. Сидя в карете, она привела в порядок платье, стараясь выглядеть как можно более представительной. Это далось ей без труда, поскольку на ней было лучшее из всех платьев, подаренных графиней Страленхельм. Разумеется, по норвежским понятиям оно было супермодным. Порывшись в своих тайниках, она положила кое-что в карман.
Когда они подъехали, она попросила кучера доложить, что прибыла графиня Тотт из Копенгагена. Тоттов было такое множество, что невозможно было перезнакомиться со всеми. Кучер поднялся до лестнице — и «графиню» тут же пригласили войти. Приподняв юбку, Суль элегантно поднялась по ступеням, голову ее украшала копенгагенская шляпка, сделанная по последней моде.
Жена галантерейщика, толстая фру Самуэльсен, делала бесконечные книксены, прося высокую гостью в свой убогий купеческий дом, где как раз собрались ее приятельницы. И в то же время она никак не могла взять в толк, что хочет от нее эта элегантная графиня.
Суль вошла в салон. С гордо выпрямленной спиной и дружелюбной, хотя и снисходительной улыбкой она оглядела сидящих дам. На прекрасном датском языке она попросила хозяйку представить ее милым дамам.
Ее датский язык не был безупречен, но этого никто не заметил.
Фру Самуэльсен сделала то, о чем ее просили, и Суль тут же положила глаз на фру Берениус, свекровь Лив. Раньше они никогда не встречались, ведь Суль не присутствовала на свадьбе. «Желчная карга, — подумала Суль. — Это она так по-свински обращается с лучшей девушкой в Норвегии! Эта тявкающая гора жира! О, бедняжка Лив, как она страдает!»
Суль снова обратилась к хозяйке:
— Ах, моя дорогая фру Самуэльсен, я приехала прямо с бала…
Хозяйка была явно польщена.
— Я разговаривала там с моим другом, старым графом Левенбрандером, и он просил меня передать Вам привет…
Она произнесла это имя осторожно, потому что графа с таким именем не существовало.
— … и он рассказал мне, что в юности был безумно влюблен в Вас, но его семья не разрешила жениться на Вас. Он никогда не забывал Вас, фру Самуэльсен. Разве это не романтично, милые дамы?
Суль заразительно рассмеялась.
Фру Самуэльсен была крайне растеряна.
— Нет, но, ох, кто бы это мог быть? Граф Левенбрандер? Что-то я не припоминаю…
— Нет, разумеется, нет! Тогда он не носил этого благородного имени, как Вы понимаете. И он не осмеливался выразить Вам свое восхищение, но Вы ведь понимаете, что я имею в виду, не так ли?
Хозяйка неуверенно выдавила из себя что-то вроде улыбки. Суль видела, что она пытается что-то вспомнить. Все остальные смотрели на хозяйку, выпучив глаза.
Суль села рядом со свекровью Лив. Она изящно жестикулировала, болтая со всеми, обращая внимание всех на картины, висящие на стене.
Хозяйка предложила ей легкую закуску, но Суль вежливо отказалась. Ее ждала внизу карета, она здесь мимоходом.
Она покинула дом с эффектной элегантностью артиста, улыбаясь про себя при мысли о восхищенных взглядах, провожавших ее.
Она появилась вместе с Метой у городских ворот с опозданием, там уже ждал их Даг и… простая телега.
А в это время свекровь Лив испускала дух, спустя полчаса после тяжелого сердечного приступа. Никто не связывал это с выпитым недавно вином, и еще меньше — с появлением знатной дамы из Копенгагена. И поскольку это произошло вне дома, Лив не могли обвинить в смерти свекрови. Все это предусмотрела Суль. А она всегда делала то, что хотела.
Даг направился прямо в Гростенсхольм. Там был его дом, там в одиночестве жила его мать.