62 
Нервно поправив прическу и взяв себя в руки, Антонина осмотрелась. Сейчас ей был нужен хоть один заинтересованный мужской взгляд. Он нашелся тут же.
Высокий господин, правда, не такой высокий, как Лебедев, с приятными усами (ну не такими приятными), улыбался, не отводя от нее взгляд. Антонина благосклонно ответила. Господин подскочил, попросил ручку для поцелуя у блестящей актрисы, осыпал комплиментами и посадил за свой столик.
Антонина ощутила, что проваливается в сладкий дурман. Быть может, потом станет стыдно, но сейчас ей все равно. Раз он так поступил с ней, то и она свободна проводить время с кем вздумает.
Не прошло и часу, как ей предложили продолжить в более приятном месте. Антонина не возражала, ей уже было все равно, тонуть так весело.
У приятного господина оказался свой выезд. Она уселась на мягкий диванчик кареты и постаралась выкинуть из головы все чувства, что назло возвращались. Забыть, забыть, только веселье! Новый знакомый обещал незабываемые развлечения.
Карета неслась по пустому городу. Антонина смеялась и пила шампанское, откуда-то взявшееся. В сладком дурмане только одно тревожило: все ей казалось, будто кто-то за ней следил. Это была полная глупость, но все же Антонина не могла отвязаться от странного чувства. При этом она была уверена: Аполлон не опустится так низко, чтобы послать за ней своих филеров.
Антонина прижалась к надежному мужскому плечу и забыла обо всем.
* * *
Жажда отступила. Было спокойно и тепло. Слушать звуки засыпающего города. Слушать ветер, стучащий ставнями. И не страдать.
Так хорошо, когда не надо бороться. Когда голоса молчат. Уснули они, что ли?
Эй, вы уснули?
Молчат. А может, их никогда и не было. Может, все это приснилось. Жизнь ведь сон. И все мы чьи-то сновидения. И все это приснилось. И голоса, только обрывки снов. Вот сейчас можно дразнить их сколько хочешь, а они и слова не скажут. Куда им, их ведь нет.
Теперь все будет по-другому, теперь все кончилось. И никогда не вернется. И все забудется и уйдет в глухие воспоминания. Их можно засунуть в чулан, пусть там пропадают. Теперь все будет хорошо.
Как легко. Как просто.
Что это?
Вроде колокольчик звякнул. Нет, не может быть. Это за стеной или на улице ямщик с бубенцами проехал.
Тихо?
Конечно, тихо… Вот и послышалось, вот и нет ничего. Вот и хорошо…
Что?
Нет… Нет… Я тебя не слышу. Уйди… Ты только сон…
Оставьте меня…
Нет… Опять…
* * *
Екатерина Семеновна рвалась из дома. Но назло себе находила занятия. Перебрала фотографии, которые давно пора было вставить в рамки. Перестелила постели. Вытерла подоконники и оправила шторы. Вышла на кухню и бесцельно погремела кастрюлями. Мелкие хлопоты, которые стали частью ее натуры, маленькими радостями налаженного семейного быта, всегда успокаивали и поднимали настроение. Но сегодня, сколько ни терла чашки, ни бралась за метелку с совком, все только раздражало. Становилось хуже. Она не находила себе места. Занятия для рук не освобождали мысли от вопроса, что стучался в висках и заставлял учащенно биться сердце.
Паника разжигала веселый огонек. Ей казалось, что уже все знают и каждый подозрительно смотрит, осуждающе и презрительно. Даже горничная прятала глаза, словно обо всем догадывалась. Екатерина Семеновна накричала на нее, чего никогда не позволяла, и выгнала гулять с младшей дочкой, приказав раньше обеда не возвращаться. Она надеялась, что одиночество и покой дома развеют ее страх. Но тишина с тикающими часами словно дразнила и шептала: вот-вот-вот все раскроется, тебя схватят и отправят в Сибирь. С тишиной нельзя было спорить.
Екатерина Семеновна зажала уши, зажмурилась и приказала себе прекратить панику. Такого с ней никогда не случалось. Жизнь ее с давних пор текла, как тихая речка в благоустроенном русле. Выйдя замуж чуть позже обычного — в двадцать один год, — она принесла в семью не столь уж солидное, но существенное приданое. И всегда пеклась об одном: чтобы ее супруг мог спокойно и уверенно продвигаться по карьерной лестнице. И вот уже к тридцати восьми годам он коллежский советник, твердое положение, виды на продвижение и солидный достаток в доме. Старшая дочь уехала в Москву к родственникам, где вскоре должна выгодно выйти замуж. Младшая, всеобщая любимица, ее радость, растет умной и красивой девочкой. Нечего больше желать. И если бы не случившееся, Екатерина Семеновна могла считать себя вполне счастливой женщиной.
62 
