– Фанфарон! – проговорила она при этом.
Андреа был скорее ошеломлен, чем пристыжен; и она, должно быть, это поняла, поскольку перестала смеяться и окинула его посерьезневшим взглядом.
– У тебя что, так раньше никогда не бывало?
– Ну конечно, нет!.. И потом, вы мне очень нравитесь, именно вы!.. – с искренним отчаянием произнес он.
И тут она вновь рассмеялась, обняла его за шею и притянула к себе. Андреа послушно уткнулся в надушенное плечо и погрузился в блаженное состояние. Ловкая рука словно по наитию свыше расстегнула ему воротник рубашки, позволив свободно дышать, а затем легла на затылок. Андреа, в свою очередь, протянул вроде бы умелую, но предательски дрожащую руку к горячему, мягкому телу Дивы, прижимавшемуся к его телу, отыскал грудь, ляжку, стал на ощупь продвигаться к эрогенным зонам, словно выполняя отработанное упражнение, но тут его остановил крепкий удар ладонью. Дориаччи прорычала в ухо:
– Лежи и не рыпайся!
Но это оказалось лишним, ибо тело Андреа уже погрузилось в нирвану, где блаженство мешалось со стыдом, блаженство, однако, было сильнее. «Погиб, пропал, опозорен навсегда, – пытался он убедить себя, – лучший шанс за всю жизнь: возможность вести беззаботное и безбедное существование красавца-жиголо вот-вот испарится». Но крошке Андреа из Невера было до того хорошо и тепло на душе, что он готов был отказаться от всех своих грез и мечтаний, от славы и роскоши, от всего на свете ради четверти часа этой ласки, ради умиротворяющего прикосновения к волосам, ради беспечного сна, чреватого величайшим поражением на самом пороге удачи, сна на плече, столь родном и уютном. И Андреа Файяр из Невера, влюбленный и бессильный, очарованный и пристыженный, мгновенно заснул.
Что касается Дориаччи, то она еще некоторое время лежала с открытыми глазами, погрузившись в невеселые раздумья, нахмурив брови и куря короткими затяжками; при этом правая нога ее непроизвольно подергивалась, однако подергивание это прекратилось, стоило Дориаччи перестать хмуриться. Она пребывала в привычном одиночестве. Она всегда была одинока на сцене, одинока в своей артистической уборной, одинока в самолете, чаще всего одинока в постели со своими любовниками, одинока в жизни – если, конечно, можно считать себя одинокой, когда несешь с собою музыку, когда эта музыка тебя любит. Как же ей повезло! Какой же удачей оказалось обладание дьявольски могучим голосом, который она заставила повиноваться, как заставляют злую собаку, голосом, который с трудом удалось обработать при помощи русского баритона Юсепова. Юсепова, который, как и она сама, вначале испытывал страх перед этим животным голосом и который частенько по вечерам по окончании занятий разглядывал ее горло со страхом и восхищением одновременно, что выглядело весьма комично, однако вгоняло ее в краску, словно она была беременна и где-то пониже грудной клетки прятался зародыш, уже недосягаемый для хулиганов и злоумышленников… И именно благодаря Юсепову она начала работать на успех, именно благодаря Юсепову эта работа принесла плоды. Плоды, принесшие с собой запах пачули и мехов, плоды, породившие такой карьерный взлет, что у нее не оставалось времени любить, времени слушать музыку, и в один прекрасный день у нее, умирающей от изнеможения и об этом знающей, уже не будет времени дойти до грязных кулис…
– Поговаривают, будто у американцев есть уже коньяк лучше, чем наш, – произнес Симон Бежар с сомнением в голосе, словно объясняя, почему он столь решительно схватился за бутылку, словно его единственной целью было проверить истинность подобных россказней.
Сделав основательный глоток, он, по-видимому, лишний раз убедился в том, что в области спиртного первенство за французами.
– Да… Это было бы странно. Скажите честно, Пейра, вы что, не пьете?
«Да он сейчас надерется до чертиков», – с досадой подумал Жюльен. Они уже целый час просидели за картами, играя в джин-рами, а Жюльен терпеть не мог ощипывать пьяных. Пропадал всякий интерес. Сам же Бежар был ему симпатичен, особенно по контрасту с его брюзгливой дурой. «А грудь-то у нее ничего себе!» – отдавая дань справедливости, отметил про себя Жюльен. Вдобавок, джин-рами – игра для тех, кто боится риска, и разворачивается она так медленно… За два часа у этого несчастного удалось выиграть всего-навсего пятнадцать тысяч франков. Жюльен устроил все так, что на игру напросился сам Симон; он же при свидетелях подстраховки ради сделал вид, что крайне неохотно соглашается на предложение потенциального партнера. Он вовсе не собирался ради мизерных выигрышей в карты ставить под угрозу гораздо более значимый для него материально «проект Марке». Однако Симон буквально прилип с просьбой перекинуться в картишки по-мужски. На палубе класса люкс они были одни, если не считать неутомимого Чарли, который мерил шагами полуют, набросив на плечи огромный белый пуловер и напоминая педераста гораздо больше, чем, скажем, ирландского сеттера.