очень нудно 
172 
– Желаю счастья! – вдруг воскликнул Симон и поднял свой бокал.
И все встали, чокнулись с соседями, охваченные душевным подъемом, словно хотели попрощаться с прошлой жизнью, словно каждый увидел, как на исходе столь быстро пролетевшего круиза его существование обретает новую перспективу. И все улыбались собственным ощущениям, кроме Эрика, который уже сошел на берег, и Чарли, безусловно, слишком чувствительного и до сих пор не осушившего слезы на глазах. До чего же эмоционален наш бедняга Чарли, задумалась Эдма Боте-Лебреш, поднимая свой бокал. Он, должно быть, оплакивает бедного Андреа, который ему не достался и который отправился делать карьеру в Нанте или Невере…
– Выпьем за Андреа, – предложила она, – хотя его и нет с нами. Я пью за его успехи.
– А я, я пью за его счастье, – с подъемом произнесла Дориаччи.
– А я, – сказал Симон, – я пью за Андреа-актера.
– И я тоже, – присоединились все остальные вплоть до Армана Боте-Лебреша, однако тост был прерван поспешным уходом в слезах Чарли Болленже, который даже перевернул свое кресло. – Но что случилось? Что произошло с нашим добрым Чарли? Какая муха его укусила? – И так далее. Возникли разнообразные гипотезы, но все они были отметены Элледоком, который был в курсе всего, что происходило с его командой.
– Чарли Болленже, у него больная печень. Вчера съел яичницу из трех яиц. Надо провериться у коновала в Канне.
– Правильно, – проговорила Эдма. – Вам следует заняться Чарли, капитан. В конце концов, вы одновременно и его отец, и его… – тут она умолкла, – и его alter ego.
– А это кто? – прорычал Элледок, очень чувствительный к статусу их с Чарли отношений.
– Alter ego – это так называемое «второе я». Чарли вас дополняет, капитан. У него есть женственность, нежность, деликатность, которые ваша рычащая мужественность отвергает. Что же касается болезни печени, то я знаю, в чем дело: если бы атмосфера вокруг бедного Чарли не была постоянно загрязнена сигарным и трубочным дымом, то он бы лучше дышал и имел бы более свежий цвет лица… О нет, капитан, не делайте большие глаза, я же говорю не о вас персонально: вы не единственный, кто пускает клубы дыма на этом корабле… Да, да, я знаю, мы знаем все, – продолжала она томным голосом, в то время как Элледок, побагровевший и стукнувший кулаком по столу, воскликнул:
– Но я не курю, о господи! Я не курю уже три года!
Но его никто не слушал, за исключением Кройце, который хотя и знал, что Элледок его презирает, но находил его великолепным в своей роли и в своей заботе о соблюдении иерархии.
– Я считаю капитана Элледока, напротив, очень мужественным, – заговорил он отрывистым голосом. – Чтобы не подавать дурной пример, он, без сомнения, курит, когда он один у себя в каюте. Это в высшей степени заслуживает уважения, ибо от никотина очень трудно отказаться, если он вошел в привычку, не так ли? – спросил он Элледока, который из багрового стал малиновым.
– Нет, – прорычал капитан. – НЕТ! Я не курю, не курю, и все! Я не курю уже три года! Ведь вы же никогда, месье Кройце, никогда не видели меня курящим, ни один раз, ни два раза, и никто не видел меня курящим, никто! – икнул он от отчаяния, в то время как Эдма и Дориаччи, точно две школьницы, прятали лица в обеденные салфетки.
Элледок встал и, нечеловеческим усилием взяв себя в руки, вновь принял облик морского волка и поклонился присутствующим, поднеся пальцы у фуражке, героический и скрупулезный до мозга костей.
– Я буду поджидать разъезда пассажиров на трапе, – заявил он.
Он выпрямился и вышел. За столом остались только Боте-Лебреши, Дориаччи, Бежар с Ольгой, Жюльен и Кларисса.
– Уже очень поздно, – сказала Эдма, посмотрев на часики «Картье», доставленные в кофре на «Нарцисс» специально для этого рейса вместе с тремя-четырьмя безделушками за ту же цену. – Мы позавтракали в два часа благодаря вам, Арман. Что вы делали на причале в этот час, если это не секрет?
– Я искал кое-какие финансовые издания, моя дорогая, – объяснил Арман, не отрывая глаз от тарелки.
– И вы, естественно, принесли «Эко де ла бурс», «Журналь финансье» и тому подобное? Я не знаю даже, начался ли показ коллекций домов моды в Париже…
– А вам я нес «Регар», чтобы показать снимок мадемуазель Ламуру и месье Летюийе, – пояснил Арман, смело защищаясь, – но месье Летюийе бесцеремонно забрал его у меня из рук, пока я шел сюда. Более того, я подозреваю, что именно в этот момент он решил поесть в городе. Похоже, ему не нравится этот снимок, а ведь на нем он вышел неплохо…
172 
