30 
Бестужев поймал себя на том, что в жизни не видел кандалов: таковые применяются исключительно к уголовным преступникам, попробуй надеть на политического не то что кандалы, а простые наручники, хлопот потом не оберешься, по всей стране с месяц будет митинговать либеральная общественность, студенты занятия прекратят во всех университетах, думские политики начнут витийствовать…
— Вы это, конечно, в газетах прочитали? — спросил он понимающе.
— Ну, это же все знают…
— Боюсь, господа, эти россказни несколько преувеличены, — сказал Бестужев. — Жизнь в Российской империи, в общем, не столь уж и страшная. Ну, разве что упадет кому-нибудь кирпич на голову, но это и в Вене, я слышал, случается…
— И всё равно, там тирания, — убежденно сказал Шикльгрубер. — Форменная диктатура. А я любую мысль о диктатуре рассматриваю как преступление против свободы и разума.
— Право же, вы преувеличиваете, — сказал Бестужев примирительно. — Не знаю, слышали вы или нет, но у нас вот уже несколько лет даже парламент существует…
— Парламент… — поморщился Шикльгрубер. — Знаете ли, не самое лучшее изобретение. Я бывал в австрийском парламенте на местах для публики. Зрелище, признаюсь вам, удручающее. Буйная толпа яростно жестикулирует, все орут друг на друга, какой-то жалкий старикашка отчаянно звонит в колокольчик, пытается навести порядок, но ничего у него не выходит… Я хохотал на своём месте при виде всего этого. А в следующий раз палата была практически пуста, только несколько депутатов сидели и зевали так, что вот-вот должны были вывихнуть себе челюсти. У вас та же картина?
— Что скрывать, в нашем парламенте иногда бывает очень оживленно, — сказал Бестужев. — Вы, господа, состоите в какой-нибудь партии, я так полагаю?
— Боже упаси! — взвился Кубичек. — Мы творческие люди…
— А всякая партия — это уже несвобода, — подхватил Шикльгрубер. — Последнее, что бы я сделал в жизни — вступил в какую-нибудь партию. Я художник… то есть я им непременно буду, я твёрдо решил. А парламент… Ну что же, если он и бесполезен, Габсбурги ещё хуже… Гогенцоллерны по крайней мере чуточку получше, они столько сделали для германского единства… А Габсбурги — призрак, хлам истории… Иногда мне хочется бежать из Австрии… Вот кстати, а как вы нас нашли? Не мог же ваш сибирский знакомый знать, где я живу сейчас?
Ну что ж, этот забавный юнец облегчил ему задачу… Бестужев непринужденно сказал:
— Мне вас расхвалил один старый знакомый, Карл Вадецкий, репортер…
— Быть такого не может, — убежденно сказал Кубичек.
— Почему? — удивился Бестужев искренне.
— Потому что Карльхен ничего не делает бесплатно, — пояснил Шикльгрубер. — И уж тем более не станет бесплатно кому-то создавать рекламу. Не знаю, каким он был у себя в Лёвенбурге, но здесь, в Вене, он доброе слово о ком-то скажет исключительно за звонкую монету. А у меня никогда не было денег, чтобы платить за рекламу репортерам. Так что это был не Вадецкий. Готлиб, это кто-то принял его облик и выдал себя за него…
Бестужев вежливо посмеялся за компанию с ними. Итак, это всё же оказался тот Вадецкий. Крайне честолюбивый… и весьма даже корыстолюбивый молодой человек, мечтавший вырваться из захолустья, разбогатеть, сделать карьеру… он, помнится, весьма даже неглуп… интересно, для данного случая это облегчает задачу Бестужева или, наоборот, усложняет?
— Ты неправ, Ади, — сказал Кубичек. — Вдруг он изменился? Озарение снизошло, словно на Савла по пути в Дамаск, духовное просветление наступило… Ну какую выгоду он мог получить с этого странного парня, которого к нам приводил? А ведь Карльхен оплатил ему ночлег и вроде бы денег на расходы дал… Какая ему выгода от этого сумасшедшего изобретателя?
Бестужев напрягся, весь обратившись в слух. Но больше ничего не было произнесено, и тогда он сам спросил, насколько мог небрежнее:
— Изобретателя?
— Ну да, самый настоящий малость чокнутый изобретатель из французских романов, — сказал Шикльгрубер. — Как у Куверэ, только наш был не пожилой и бородатый, как в «Нашествии макробов», а самую чуточку постарше нас… Он, изволите видеть, изобрёл нечто эпохальное, то ли усовершенствованный вечный двигатель, то ли машину, которая умеет видеть через кирпичные стены… Что-то наподобие…
— Или кинематограф, который можно носить в чемодане, — поддержал Кубичек. — Ну, в общем, что-то такое, поразительное, эпохальное и, спорить готов, совершенно бесполезное. Подробностей я не знаю, он не хотел с нами об этом говорить, смотрел волком в ответ на любые расспросы, так, словно мы оба промышленные шпионы и хотим его гениальное изобретение украсть…
30 
