33 
Неторопливо обойдя конторку, он встал перед Бестужевым и, с претензиями на величавость скрестив руки на груди прямо-таки наполеоновским жестом, какое-то время разглядывал Бестужева, словно энтомолог, с сознанием собственного превосходства созерцающий в лупу редкостное насекомое. Двое его сообщников (а как их ещё в данной ситуации прикажете именовать?) встали по бокам Бестужева, будто конвойные в суде. Однако эта компания, Бестужев всё больше убеждался в первоначальном мнении, никак не могла представлять закон и порядок…
— Ну что, прыткий молодчик? — солидным басом произнёс верзила. — Не надоело ещё шмыгать по Вене под носом у занятых людей?
— Простите? — недоумевающе пожав плечами, сказал Бестужев. — Здесь определённо какая-то ошибка, я коммерсант из…
— Ври больше, — отрезал верзила. — Из тебя такой же коммерсант, как из меня балерина. Франтик, светский хлыщ, щеголь… На кой чёрт тебе понадобился телеспектроскоп, проныра? Ну-ка, живо отвечай, пока я тебе башку не пробил…
Вот как? Этот субъект, изволите ли видеть, без малейшей запинки, привычно произнёс название не самого простого электрического аппарата… Профессор Клейнберг упоминал о каком-то мрачном верзиле, прикидывавшемся то ли журналистом, то ли торговым агентом… описание внешности в общем соответствует, верзила изрядной мрачности, и не похож ни на репортера, ни на коммерсанта…
— Вы меня ни с кем не путаете? — любезно осведомился Бестужев. — Право же…
Верзила тут же его прервал:
— Хватит, молодчик! Врать нужно уметь, а ты как раз не умеешь. Не ожидал на нас тут наткнуться, а? А чего же ты ещё хотел, если вынюхиваешь насчёт телеспектроскопа?
— Насчёт чего?
Верзила вздохнул тяжко, удручённо:
— Не надо считать других дурней себя… За тобой следили, приятель, и достаточно давно. По какому-то совпадению ты болтался исключительно в тех местах, где могли что-то знать о Штепанеке… да мы и сейчас в одном из таких мест. Ты о нём и его аппарате расспрашивал самых разных людей…
Бестужев решил изменить тактику.
— Допустим! — воскликнул он с нескрываемым возмущением. — Ну и что? Я совершил какое-то преступление? По какому праву вы вообще меня задерживаете?
— Да вот по этому самому, — ухмыльнулся верзила.
И, извлекши «бульдог», чуть задрал дулом подбородок Бестужеву, глядя в глаза с неприкрытой угрозой. Бестужев прекрасно видел, что столкнулся с субъектами, способными убить человека, без промедления и колебания. Такой уж у них у всех был вид. Насмотрелся подобных, не раз выпадал случай…
Убрав револьвер, верзила осведомился:
— Убедительно, право, выглядит?
— Пожалуй, — вынужден был признать Бестужев.
— То-то, — удовлетворенно хмыкнул его собеседник. — Будь уверен, молодчик, если понадобится, мы тебя пристукнем тут же…
Конвоир слева проворчал:
— Для начала, чтобы понял, что с ним не шутят, неплохо было бы пару раз дать по морде…
Это было высказано на чистейшем французском. «Весьма даже интересно, — подумал Бестужев. — В игре неведомо откуда оказались французы. Что, Дузьем бюро[4] тоже заинтересовалось? Или это кто-то другой?»
— Насилие должно быть оправданным, — наставительно ответил главарь. — Пора бы знать. Если он окажется достаточно умным и всё поймет, к чему бить?
Чтобы прояснить ситуацию, Бестужев живо ответил на французском:
— Ах, так вы из Франции, господа? Ездите в такую даль, чтобы избавлять неудачников от бумажников и часов?
— Заткнись, болван, — с явным неудовольствием сказал главарь. — Твоим паршивым бумажником никто не интересуется. Перед тобой, скотина, люди идеи — анархисты. Читаешь газеты?
— Частенько, — сказал Бестужев.
Снова сложив руки на груди — Наполеон, ага! — главарь произнёс с расстановкой, не без гордости:
— Я — Луи Гравашоль. В газетах обо мне иногда пописывают…
Оба его сообщника расхохотались, словно услышали хорошую шутку. Гравашоль с непроницаемым лицом задрал подбородок. «Ну конечно, — подумал Бестужев, — позер невероятный, как и большинство его собратьев по всей Европе…»
Забавно, но в первый миг он ощутил не тревогу, а самый натуральный охотничий азарт, полицейские привычки моментально проснулись, как у любого другого на его месте, независимо от страны, которую он представлял…
— Слышали обо мне? — спросил Гравашоль.
33 
