25 
— Вы и правда готовы были уплатить Кольбаху?..
— Вот это? — усмехнулся Бестужев, вновь извлекая из кармашка золотую монету. — Ну, разумеется. Хотите, чтобы она стала вашей?
Клоун даже сделал непроизвольное движение — но монета уже исчезла в кармашке. Бестужев посмотрел крайне выразительно. Мориц понял.
— Понимаете ли, сударь… — сказал он, зачем-то понизив голос. — Я, собственно, не могу со всей уверенностью утверждать, что знаю, куда именно переехал Штепанек, но уж точно знаю, кто его приятель, тот журналист, о коем герр Кольберг отозвался так уничижительно… Между прочим, совершенно зря, газета, конечно, не принадлежит к числу влиятельных, но устойчиво процветает… Ну а поскольку этот Карл и помогал Штепанеку собирать вещи, и приехал за ним на извозчике, он наверняка должен знать и остальное, что вас интересует…
— Карл?
— Карл Вадецкий, так его зовут…
Бестужеву по ремеслу полагалось иметь память безукоризненную, как картотека. И потому он довольно быстро вспомнил, где это имя уже слышал: ну конечно, Карл Вадецкий, журналист из «Лёвенбург Шпигель», знакомый по Лёвенбургу, о котором Бестужев очень подробно упоминал в своём отчёте, — потому что человек этот уверял, будто владеет тайной двойной смерти в замке Майерлинг, доподлинно знает, как там всё было на самом деле и даже намерен издать об этом сенсационную книгу. К этим сведениям в Охранном отнеслись достаточно серьёзно, правда, отложили проверку на будущее — как раз ушёл генерал Герасимов, начались известные пертурбации… Книги, насколько Бестужеву известно, так и не появилось… Это тот самый, или случающееся порой совпадение имен?
— И в какой газете служит?
На сей раз уже Мориц посмотрел многозначительно. Бестужев не мелочился — как-никак к нему начали поступать вполне конкретные сведения, которые можно проверить — и кивнул кельнеру. Перед клоуном вновь появились полная кружка и полная тарелка.
— Газета называется «Нойе фрайе обсерватор», — сказал наконец Мориц, разделавшись с половиной содержимого тарелки и кружки. — Штепанек, надо вам сказать, пребывал в достаточно стесненных обстоятельствах и жил со мной в одном фургоне…
— Вы много общались?
— Ну, нельзя сказать… — клоун вильнул взглядом. — Видите ли, я… я обычно очень занят… Но общение было, разумеется… он был ко мне расположен, порой… выручал. Вадецкий его навещал несколько раз. Он о Штепанеке напечатал две статьи в своей газете… между прочим, Кольбах взъелся на него главным образом оттого, что Вадецкий не желал его заведение упоминать, говорил, что бесплатной рекламы не делает…
— Вы видели аппарат в действии?
— Аппарат? Ну конечно. — Мориц пожал плечами. — В конце концов, я служитель чистого искусства, технический склад ума — не по моей части… Сейчас столько всяких новинок и придумок, что глаза разбегаются, мне это неинтересно, сударь…
— И что было потом?
— Потом? Потом Штепанек поругался с Кольбахом. Ну, знаете, при всем моём неуважении к этому прохвосту, я Кольбаха имею в виду, тут он был кругом прав: аппарат в последние две недели никакого успеха у публики не имел, дохода никакого… Штепанек с ним серьёзно повздорил, и Кольбах велел ему выметаться на все четыре стороны…
Бестужев отвлекся на секунду. Разумеется, он не поворачивался в ту сторону открыто, но краешком глаза прекрасно мог рассмотреть, что за соседним столиком расположился не кто иной, как искусный метатель ножей месье Жак. На Бестужева с Морицем он не обращал ни малейшего внимания, поглощал сосиски с величайшей сосредоточенностью, неторопливо и увлеченно, словно сложнейшую работу выполнял: аккуратно насаживал на вилку, отточенными движениями обмакивал в горчицу, откусывал… Совпадение или нет? Равнодушен или демонстративно равнодушен?
— И дальше?
— За Штепанеком приехал на извозчике Вадецкий. Я помогал носить вещи… И прекрасно слышал, как Вадецкий распорядился…
Он замолчал с крайне решительным видом. Не колеблясь, Бестужев достал золотой и протянул его собеседнику. Полюбовавшись монетой, выразительно играя мимикой, клоун бережно завернул её в уголок носового платка (вряд ли у него имелась такая роскошь, как бумажник) и аккуратно уложил получившийся сверток в карман потрёпанного пиджачка.
С видом человека, прекрасно понимающего, что следует исполнять свою часть договора, он сказал:
25 
