33 
— Осень уже, — сказал я. — По-моему, вы недостаточно тепло одеваетесь.
— Только вечером холодает, — сказал Эван. — Я надену пальто.
— А вы знаете, где оно?
— Нет. Но где-то в надежном месте.
— Откуда вы знаете?
— Потому что оставил в нем стихи. — Он рассмеялся от души, не разжимая губ. — Выпейте со мной виски — пожалуйста, Хем.
— Давайте.
— Жан. — Эван встал и позвал официанта. — Пожалуйста, два виски.
Жан принес бутылку, стаканы, два десятифранковых блюдечка и сифон. Мерным стаканчиком он не воспользовался, а налил нам в стаканы больше чем на три четверти. Жан любил Эвана, а тот по выходным Жана часто ездил к нему в Монруж за Орлеанскими воротами и помогал работать в саду.
— Не надо преувеличивать, — сказал Эван высокому старому официанту.
— Два виски вам подали, а? — сказал официант.
Мы добавили воды, и Эван сказал:
— Первый глоток надо делать с чувством, Хем. Если виски правильно употреблять, нам его надолго хватит.
— Вы думаете о своем здоровье? — спросил я.
— А как же, Хем. Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом?
На террасе больше никого не было, виски согревало нас, но для осени я был лучше одет, чем Эван: спортивная фуфайка под рубашкой, а сверху — синий шерстяной свитер французского моряка.
— Я вот думал о Достоевском, — сказал я. — Как может человек писать так плохо, невероятно плохо, и вызывать у тебя такие сильные чувства?
— Тут вина не перевода, — сказал Эван. — Толстой у нее хорошо пишет.
— Я знаю. Помню, сколько раз я пытался прочесть «Войну и мир», пока не достал перевод Констанс Гарнетт.
— Говорят, его можно улучшить, — сказал Эван. — Не сомневаюсь, что можно, хотя русского не знаю. Но переводчиков-то мы с вами знаем. Все равно роман потрясающий, по-моему, самый великий, его можно читать снова и снова.
— Знаю, — сказал я. — А Достоевского снова и снова — нельзя. В Шрунсе, когда у нас кончились книги и нечего было читать, я все равно не смог перечитывать «Преступление и наказание». Читал австрийские газеты — учил немецкий, пока не набрели на Троллопа в издании Таухница.
— Боже благослови Таухница, — сказал Эван.
Виски перестало обжигать — теперь, когда добавили еще воды, напиток был просто излишне крепким.
— Достоевский был поганец, Хем, — продолжал Эван. — Лучше всего у него получались поганцы и святые. Святые у него замечательные. Обидно, что мы не можем его перечитывать.
— Хочу еще раз попробовать «Братьев Карамазовых». Возможно, это была моя вина.
— Часть перечитать можно. Большую часть. А потом он начинает тебя злить, пусть и замечательный.
— Ну, будем считать, нам посчастливилось, что смогли это прочесть один раз, — может быть, появится перевод получше.
— Только не соблазняйтесь им, Хем.
— Не соблазнюсь. Я пытаюсь делать так, чтобы действовало на вас незаметно, и чем дальше вы читаете, тем больше набирается.
— Поддерживаю вас в этом с помощью виски Жана.
— У него из-за этого будут неприятности, — сказал я.
— У него уже неприятности, — сказал Эван.
— Почему?
— Меняют администрацию, — сказал Эван. — Новые хозяева хотят другую клиентуру, которая будет тратить деньги, и поставят здесь американский бар. Официанты будут в белых пиджаках, Хем, и их предупредили, что им придется сбрить усы.
— Они не смеют так поступить с Андре и Жаном.
— Не должны бы сметь, но поступят.
— Жан всю жизнь в усах. Это драгунские усы. Он служил в кавалерийском полку.
— Ему придется их сбрить.
Я допил виски.
— Месье, еще виски? — спросил Жан. — Виски, месье Шипмен?
Его доброе худое лицо трудно было представить себе без вислых усов, и лысое темя блестело под прилизанными прядками.
— Не надо, Жан, — сказал я. — Зачем рисковать.
— Никакого риска, — тихо сказал он нам. — У нас тут кавардак Многие уходят.
— Не нужно, Жан.
— Entendu, Messiers[38], — громко сказал он.
Он ушел в кафе и вернулся с бутылкой виски, двумя большими стаканами, двумя десятифранковыми блюдечками с золотой каймой и бутылкой шипучки.
— Нет, Жан, — сказал я.
Он поставил стаканы на блюдечки, налил почти дополна виски и унес бутылку с остатками в кафе. Мы с Эваном прыснули немного воды в свои стаканы.
— Хорошо, что Достоевский не познакомился с Жаном, — сказал Эван. — А то спился бы до смерти.
33 
