Лёгкий, ненавязчивый романчик 
37 
Тихие жалобные слова. Им страшно, они дрожат и слабо пытаются удержаться в воздухе.
– Антиблошиный ошейник тоже не помешает.
– Блохи? – бормочу я. Голос раскатывается капельками по полу. – Нет у него блох, вы что…
– А это тогда что такое?
Парень несильно прихватывает меня за волосы и приподнимает голову – посмотри, мол. Рука у него и впрямь покусана какими-то насекомыми.
– Это не со Швейцара блохи, – упрямо говорю я.
И сам себе удивляюсь: на фига же мне сейчас упираться, мало проблем, что ли?
– Его Швейцар зовут?
Как и Софи, мои незваные гости удивлены выбором имени.
Я киваю в ответ, и, как ни странно, в голове немного проясняется.
– Слушайте, плевать мне на этих блох! Где моя собака? С ней все в порядке?
Парни в масках переглядываются, один смачно откусывает от пирога.
– Послушай-ка, Дэрил, – замечает он по-светски. – Мне кажется, или в голосе Эда послышались неприятные нотки? Я бы сказал, что юноша говорит с нами…
Тут поедатель пирога задумывается, подыскивая нужное слово.
– Раздраженно?
– Нет.
– Сердито?
– Нет. – Парень явно нашел подходящее: – Все гораздо хуже. Эд разговаривает с нами неуважительно.
Последнее слово он произносит с абсолютным, спокойным презрением. Парень смотрит прямо на меня. Его глаза предупреждают о грозящей опасности красноречивее слов. Похоже, дальше по сценарию я должен сломаться и зареветь, пуская сопли и умоляя этих двоих пощадить моего песика-кофемана.
– Пожалуйста, – наконец выговариваю я, – вы же не сделали ему ничего плохого?
Глаза в прорезях маски смягчаются. Парень качает головой:
– Нет, не сделали.
Ф-фух. Наверное, в жизни не слышал более приятных слов.
– Но как сторожевая собака он никуда не годится, – замечает поедающий пирог парень.
Он, кстати, еще в процессе – вымахивает соус на тарелке.
– Представляешь, мы вскрываем дверь, а он спит и в ус не дует!
– Я нисколько в этом не сомневаюсь.
– А когда он продрыхся, то пришел на кухню клянчить еду.
– А вы?
– Ну, мы его пирогом покормили.
– Разогретым или замороженным?
– Естественно, разогретым! – звучит в голосе неподдельная обида. – Мы же не дикари какие. Между прочим, вполне цивилизованные люди.
– А мне, случайно, вы пирога не оставили?
– Слушай, извини, пес сожрал последний кусок.
«Толстый прожорливый жадюга!» – думаю я о Швейцаре. Хотя, конечно, на него бесполезно обижаться. Собаки такие, съедят все, что дадут. С природой не поспоришь.
Так или иначе, я пытаюсь застать их врасплох.
– Кто вас послал? – выпаливаю я.
Вылетев изо рта, вопрос сначала бодренько летит, но потом теряет в скорости и повисает в воздухе. Я тем временем осторожно перебираюсь с пола на стул. Я немного успокоился: теперь понятно, что все это как-то связано с картой и будущим заданием.
– Кто нас послал?.. – задумчиво проговаривает другой парень, тот, что без пирога. – Хороший вопрос, Эд, но вынужден тебя разочаровать: мы не можем ответить. Мы бы с удовольствием – но, увы, не знаем. Нам заплатили за работу, мы ее выполняем. Вот и все.
– Что?! – взрываюсь я. Это звучит не как вопрос, а как обвинение: – Ни фига себе! Мне бы кто заплатил! Я тут…
Мне выдают оплеуху.
Конкретную такую.
Парень опускается обратно на стул и как ни в чем не бывало продолжает доедать пирог: макает последний кусочек коржа в большую лужу соуса.
«Перелил соуса-то, – сварливо думаю я про себя. – Конечно, не свое, не жалко».
Парень спокойно дожевывает, проглатывает кусок и говорит:
– И вообще, Эд, заканчивай тут скулить. У всех дела, у всех работа. Кому сейчас легко? Мы должны стойко переносить трудности ради блага всего человечества.
И гордо смотрит на приятеля – ну как, мол, я завернул?
Они переглядываются и кивают – да, офигенная телега получилась.
– Ну, ты ваще, – говорит товарищ. – Надо слова записать, а то забуду. Как там было? Ради блага… чего?
На лице у него отражается напряженная работа мысли, но слово ему явно не дается.
– Человечества, – подсказываю я очень, очень спокойно.
– Чего?
– Че-ло-ве-че-ства.
– Точно! Эд, у тебя ручки не найдется?
– Нет.
– Чего это?
– Здесь вам не редакция газеты.
– Опять эти нотки в голосе!
Парень поднимается, я получаю оплеуху – еще более серьезную, чем в прошлый раз, – и мой собеседник как ни в чем не бывало садится обратно на стул.
– Больно, – жалуюсь я.
37 
