Последние отзывы

  80  

— Не могу, не могу… — повторяла Лиза. — Именно сейчас не могу только о себе думать. Ты прости меня…

— Глупенькая. Неужели они тут сами не разберутся? Тем более что ты совсем из другого теста сделана. Ты вырвалась, ввысь взлетела, а здесь все осталось так же, как сто лет назад. Согласен: рвать по-живому больно. Но если рвать, то лучше с ходу. Я не смогу без тебя, Лиза.

Она закрыла лицо руками.

— Я так долго ждала этих слов. Я говорила их себе, засыпая и просыпаясь. От твоего имени. А теперь они меня не радуют. Я их еще тысячу раз повторю, может, только тогда в них поверю. В них невозможно сразу поверить… Рвать, разорвать, оторвать… Тот, кто так поступит, тоже будет страдать. Еще сильней, чем те, с кем рвешь. С Людой начались сложности, когда ее родители расстались… Нет, примеров иного рода мне не приводи. Не верю я благополучным примерам. Это все внешнее благополучие. Я сыта по горло всем внешним… Твоя дочка меня возненавидит. А на мою долю и так с лихвой выпало ненависти. Но ты так сразу не уходи, ладно? Прости меня за это благоразумие. Я сама раньше презирала благоразумных. Не уходи…

* * *

— А я уже собрался к вам ехать, — услышал Плетнев в трубке веселый басок Чебакова. — Звоню, звоню, а вы все не отвечаете. У меня для вас — нечаянная радость. Не все же вам горевать. Человек, как выразился кто-то из наших классиков, для радостей на свет Божий рожден.

На другом конце провода послышался смех, потом в трубке раздался звонкий Аленин голос:

— Сереженька, мученик ты мой, как тебе живется в этом язычески лютом мире?

Он не сразу сумел ей ответить. Он не знал, что ей сказать. Но он был очень ей рад. И чувствовал невыразимое облегчение, только почему-то сердце защемило.

— Ты где? — наконец-то сообразил спросить он.

— Ровно за восемь километров от тебя. Но мне от этого не легче, чем в Дубултах: потрогать тебя не могу, а хочется. Ужасно хочется.

— Я сейчас приеду за тобой.

— Ну, если ты не слишком занят, — кокетливо сказала она. — Мне тут Иван Павлович свое ранчо предлагает. С видом на лесные угодья.

— Жди. Я мигом.

Он положил трубку, но вместо того, чтоб идти к машине, раздвинул на окне занавески и глянул на дом Царьковых. Ему казалось, что Лиза слышала их с Аленой разговор, шедший по этим низко нависшим проводам через их сад.

«Потрясающее у Алены чутье: зашел всего на минутку за сигаретами и чистой рубашкой. А может, это мое чутье сработало? — размышлял Плетнев по дороге в райцентр. — Некстати она. Или же, наоборот, — кстати?.. Черт побери, и голос такой юный, как пятнадцать лет назад, когда позвонила из симферопольского аэропорта с сообщением, что сбежала от родителей, которые насильно увезли ее в Ялту. Чуть не умер за те три часа, пока ждал ее…»

Ну а как же Лиза? Хрупкая, до смешного, нет, до трагичного наивная Лиза, чувствующая себя в ответе за все злодеяния в мире?..

«Но ведь она только что от меня отказалась, — Алена бы ни за что не отказалась. Для Алены я — центр мироздания. А Лиза… Лиза — подруга всем страждущим», — с неожиданной отчужденностью заключил Плетнев.

* * *

Перед Аленой стояла тарелка с крупными, точно восковыми грушами. Чебаков расхаживал по своему кабинету, выпятив могучую грудь и то и дело загадочно покашливая в усы, рассказывал Алене что-то забавное из местной хроники. Плетневу показалось, что Иван Павлович сбросил лет эдак десять.

— Быстро вы! Как на реактивном самолете. Оно и понятно — я бы на вашем месте тоже любой рекорд скорости побил. Ну, не стану мешать воссоединению счастливого семейства. Несказанно рад нашему знакомству, Елена Владимировна.

…Она сидела рядом с ним в машине — изящная, стройная, вся золотистая от ровного балтийского загара, и он смотрел на мелькавшую за окнами машины степь ее глазами. Пыльно. Засуха успела сделать свое черное дело до дождей. Как будто иссякли все зеленые краски в палитре природы, и она пользуется в основном желтыми и бурыми. А там, откуда Алена, сочно-зеленые сосны, жемчужное море и золотой искрящийся песок. Да она сама частица того щедрого на краски мира.

— Светка с мамой осталась. Знаешь, это твоя обожаемая теща подбила меня на сей подвиг. Бросила, говорит, человека одного в горе, а сама перед всякими пустозвонами бедрами качаешь. Чуешь, какая потрясающая образность? Особенно если учесть мой скромный сорок четвертый размер.

  80