Луч падал косо, упираясь Ивану  прямо в глаз.

«Пора вставать, - подумал Иван. – Собираться на работу, мать ее. Что за геморрой? Каждое утро на работу и на работу, так и жизнь пройдет. Скорей бы пенсия, что ли? Хотя, с другой стороны, не на завод ведь. Это тоже, как посмотреть, что лучше. Может, на заводе было бы веселее – постоять смену у станка, ущипнуть нормировщицу за брезентовый зад, после работы распить поллитру с коллегами по цеху. Романтика серых будней. Зато, не надо думать, что будет завтра с твоими подчиненными, где взять деньги на оплату аренды и налогов и т.д. и т.п. Детей надо бы вывезти к морю. Гальке новую шубу обещал. Зачем ей новая, когда старая еще ничего? Теща замучила со своим огородом на даче – трать выходные на прополку и поливку, а кто спасибо скажет? Тесть, тоже фраер – то ему не так, да это не этак. А самому, кроме бутылки, ничего не надо. И еще смотрит волком, когда выпить с ним отказываешься. А на работе вообще завал – сокращения за сокращениями. А что будет с ипотекой и кредитом за машину никого, кроме меня, не волнует. Сердечко что-то пошаливает последнее время – надо бросать курить. И Ленке не мешало бы объяснить, что мужчине его возраста нет необходимости так часто заниматься сексом. Может бросить ее? Хотя, двадцатилетняя любовница тешит самолюбие. И не только самолюбие. Всё, пора вставать».

- Иван Петрович, - настойчивый женский голос пробивался сквозь сон. – Иван Петрович!

- Да, - Иван открыл глаза. Перед ним, склонившись к его креслу стояла красивая блондинка в синей униформе.

- Иван Петрович, - она улыбнулась. – Ницца не принимает по погодным условиям. Куда прикажете лететь?

- В Барселону, - ответил он. – И созвонитесь с Кольдманом по поводу перенесения на неделю  сроков покупки аглопоритного комбината. Мне кофе. – Он поднял спинку кресла, потянулся.

- Веселовский!

- Да, Иван Петрович, - помощник выскочил из-за кресла.

- Контрольный пакет акций «Росметалла» почем нынче? – Иван скосил глаза в иллюминатор. – Снится всякая чушь.

Малыш и Декарт

Вон он идет - ботинки блестят и воняют чем-то, брюки смешно топорщатся сбоку, не как у всех, на голове – смешная шапка. Я чую его издалека – сначала в промерзшем за ночь переходе слышны гулкие шаги, потом появляется нелепая фигура, широко размахивающая руками при ходьбе и бормочущая что-то себе под нос. В этот момент нужно заставить себя оторвать закоченевшее тело от кое-как нагретого бетона и проковылять ему навстречу, виновато помахивая хвостом и преданно заглядывая в глаза.

- Привет, Малыш, - он ласково треплет меня по загривку, оставляя в шерсти знакомый когда-то запах домашнего тепла - включенного на кухне газа, варящихся в алюминиевой кастрюльке сарделек и свежепринесенного из магазина хлеба.  – Замерз, бедняга? Пойдем, отогреешься.

Он подходит к стеклянным дверям и, звеня связкой ключей, отпирает их. Я вежливо пропускаю его вперед и аккуратно протискиваюсь следом. В большом зале тепло и тихо. Скоро он включит эскалаторы, и народ побежит, суетясь, по своим делам. Но, все это позже. А сейчас, он торжественно вынимает из кармана сверток с аппетитными косточками, разворачивает его и кладет рядом со моим носом. Надо быстрей съесть угощение, пока не появился злой сержант. Ну, не любит он собак. Боится, почему-то. Хотя, виду не подает. Старается меня выгнать за двери. Тут важно увидеть его раньше и скользнуть ужом на эскалатор, ведущий вниз к поездам. А там – едь, куда хочешь.

- Михеич, а ведь ты для Малыша, что твой бог, - это тетя Маша – уборщица. – Появляешься ниоткуда, кормишь, поишь, а потом исчезаешь в никуда.

«А ведь и правда, - я стоял, зажав в зубах последнюю кость. – Раньше, в той, прошлой жизни, я был атеистом, как и все, или почти все, окружавшие меня люди. А сейчас впору задуматься, что есть Бог и что он значит для каждого живого существа в этом мире. И он есть. Иначе, я не помнил бы, кем был в прошлой жизни. Да-а, вот тебе, бабушка, и картезианский дуализм. А вот и мент пожаловал. Надо бежать, пока не получил форменным ботинком по ребрам».

  30