Последние отзывы

  39  

Размышляя об этом, Бакхерст вдруг понял, и это показалось ему прямо-таки невероятным, что у него сейчас нет ни малейшего желания видеть баронессу.

У него возникло такое чувство, словно она является чужеродным телом для этого дома, для орхидей, для солнечных лучей и, конечно, для Сэмелы.

С минуту он не мог поверить, что чувствует именно это, но затем окончательно уверился, что не может принять женщину, в страстных объятиях которой совсем недавно буквально сгорал, что вовсе не желает ее видеть.

Хигсон ждал его решения, ждала его и Сэмела, и хотя в его мозгу промелькнули десятки мыслей, для ответа ему потребовалось не более нескольких секунд:

– Передай мои извинения, Хигсон, и скажи, что, к сожалению, доктор строго предписал мне не принимать гостей в течение нескольких дней.

Говоря это, он знал, что у Сэмелы снова появились ямочки на щеках, а в глазах засияло солнце.

Он, кроме того, почувствовал, как расслабились ее пальцы в его руке и, казалось, она готова запрыгать от счастья – он остается!

– Слушаюсь, ваша светлость, – почтительно сказал Хигсон и повернул к дому.

– А теперь я хочу показать вам другие орхидеи, – будто их не прерывали, предложила Сэмела, – тоже очень симпатичные, но не такие прелестные, как… названные в мою… честь.

И она провела герцога вокруг фонтана, где располагались не менее экзотические растения. Потом Сэмела твердо заявила, что они погуляли достаточно и пора возвращаться домой.

Он не стал спорить, так как, к удивлению, почувствовал, что еле стоит, и когда они вернулись к уютному креслу у окна, Бакхерст с облегчением уселся в него.

Сэмела не стала задавать никаких вопросов, а лишь прошла к подносу, на котором в ведерке со льдом стояло шампанское и вернулась с полным бокалом в руке.

Хигсон уже объяснял ей: в те дни, когда герцог был в своей резиденции, в каждой комнате, куда он мог зайти, было приготовлено шампанское.

– Дело не в том, что его светлость любит выпить, – объяснил дворецкий, – он пьет не более одного бокала в день в отличие от некоторых гостей, которые бывают здесь. Просто этого требует гостеприимство, традиционное для Бакхерст-парка, ваша светлость, как и для других поместий, которыми владеет герцог.

– Думаю, это очень неплохо, – сказала Сэмела, – это мне напоминает гостеприимство монахов в монастырях, которые всегда были готовы накормить и приютить путников как дорогих гостей.

– Мне кажется, этот обычай восходит к какой-то старинной религии, – добавил Хигсон. – Но сейчас так принято в Англии. Что ж, будем принимать это как должное.

– Конечно, будем, – согласилась юная герцогиня.

При этом она решила, что иного и не ожидала от своего рыцаря-крестоносца, который, конечно, должен быть щедрым и гостеприимным и желать помочь всякому страждущему.

Герцог взял бокал, отхлебнул из него. Не странно ли, что он не захотел ни под каким видом встретиться с баронессой? Он представил себе ее ярость, когда ей отказали в приеме.

«Ничего, переживет как-нибудь», – подумал он.

Он почувствовал, что его не особенно волнует, переживет она такой афронт или нет, и, к своему изумлению, понял, что завершилась эпопея с еще одной его любовной историей.

По возвращении в Лондон он уже не возобновит связи с баронессой фон Шлютер.

Герцог привык к тому, что часто его любовные связи обрывались еще до того, как о них становилось известно обществу.

Когда он покидал баронессу, то был этим крайне недоволен и не сомневался в том, что вернется к ней сразу же после свадьбы.

Пламя, которое она разожгла в нем, и ее виртуозные навыки в той области, которую он называл «наукой страсти», были так велики, что временами он чувствовал себя в роли ее ученика.

И все же теперь – во что он никак не мог поверить – мысль о ней вовсе не возбудила в нем желания, а их любовные утехи в ретроспективе показались ему необузданными и положительно неприличными.

Вообще-то герцог очень ответственно подходил к своему высокому положению и не забывал о нем даже в самые интимные моменты занятий любовью.

Однако, когда сейчас он любовался юным, ангельским личиком Сэмелы, сидевшей у окна и листавшей книгу, он твердо решил: она никогда не должна узнать о том, как ведут себя женщины, подобные баронессе.

И тем более ей не следует общаться ни с одной из его бывших любовниц.

Бакхерст полагал, что она не только была бы шокирована, но расстроилась бы и устыдилась от того, что он, герой ее мечтаний, рыцарь, которому она приписывала все мыслимые и немыслимые добродетели, имел с ними связь.

  39