очень нудно 
49 
Он увидел сияние ее глаз и не стал ждать ответа, а лишь обогнул кровать, скинул халат и лег рядом с ней, подумав о том, что купидоны, изображенные на потолке, пришлись сейчас как нельзя кстати.
Сэмела не сводила с него глаз и, когда он повернулся и обнял ее, шепнула:
– Когда ты… поцеловал меня… это было так необыкновенно, так чудесно… я думала, что… то ли… грежу, то ли… уже в раю.
– Я хочу научить тебя любви, дорогая.
– Ты хочешь сказать… что… любишь меня?
– Конечно, я люблю тебя! У меня такое ощущение, что я люблю тебя уже добрую тысячу лет! Наверное, это так и есть, просто мы только сейчас нашли друг друга.
Сэмела перевела дыхание.
– Я чувствовала… то же самое… с того момента, когда… впервые увидела своего рыцаря в доспехах на вороном коне… и теперь я уверена, что ты прав… мы действительно любили друг друга миллион лет… и теперь мы вместе… раз и навсегда.
На последних словах она запнулась, словно задала вопрос, и герцог улыбнулся:
– Навечно, моя милая. Теперь я знаю, что ты – именно то, что мне было нужно: ангел, который будет наставлять меня и помогать и который занимает особое место в моем сердце. И я всегда буду боготворить своего ангела.
Сэмела издала радостное восклицание и сказала:
– Не может быть, чтобы… ты и вправду… говорил это мне! Должно быть, я все-таки вижу это во сне!
Герцог рассмеялся.
– Если ты спишь, то, значит, и я сплю, и позволь заметить, что это потрясающий сон!
Он целовал ее глаза, ее вздернутый носик и две ямочки на щеках, которыми всегда любовался.
Затем, когда он увидел, что ее губы ищут его, он коснулся губами ее подбородка, ее нежной шеи и наконец приник к губам.
Чувствуя дрожь ее тела, прильнувшего к нему, он понял, что сейчас в ней пробуждается женщина.
Затем герцог погрузился в такие глубины, каких еще не знавал, и которые, как небо и земля, отличались от тех, что ему приходилось испытывать в его многочисленных амурных делах.
Они давали не только физическое возбуждение, но и духовно возвышали, и доводили до экстаза, и он целовал и целовал ее, пока не уверился в том, что пламя, бушевавшее в нем, передалось и ей.
Он понимал, что должен быть нежен и осторожен, чтобы не напугать и не разрушить то полное доверие, с которым она отдавалась ему.
То, что происходило сейчас между ними, было поистине неотъемлемой частью их любви и также было частью их сливающихся душ, хотя герцог сторонился таких высоких слов.
Потом он обнаружил, что божественный экстаз, пробужденный им в любимой, заразил и его, и это было так необычно и восхитительно, что он тоже решил, что скорее всего грезит.
– Я… люблю… тебя. Я… люблю… тебя! – шептала Сэмела.
И, отвечая ей, он знал, что его слова имеют для него гораздо более глубокий смысл, чем когда-либо.
– Я люблю и боготворю тебя, моя совершенная женушка! – шептал он.
И на них снизошло ослепительное солнечное сияние, и вокруг пели ангелы.
Много времени спустя, когда спал солнечный зной, а грачи начали устраиваться на ночь в кронах деревьев парка, Сэмела сказала:
– Я чувствую… себя такой… счастливой… что мне даже… страшно!
Герцог привлек ее к себе поближе и сказал:
– Тебе больше нечего бояться. Я буду ухаживать за тобой, оберегать, и ты всегда будешь в безопасности, пока я жив.
– Я боюсь, что… все слишком… прекрасно. Господь… ответил на все мои молитвы.
Он привлек ее еще ближе, и тогда она подняла на него глаза и сказала:
– Я молилась, чтобы Он сделал так, чтобы… ты хоть немножко… полюбил меня… потому что моя любовь безмерна. Но теперь мне… просто не верится… что ты любишь меня так, как… говоришь.
– Именно это я и хочу доказать, – ответил герцог, – и, дорогая, у нас для этого будет масса времени, и нам предстоит заняться очень многими вещами.
– Я так ждала… от тебя этих слов, – ответила жена, – но я ужасно… боялась, что ты найдешь меня нудной, скучной и неподходящей для себя и захочешь заполнить свою жизнь другими… людьми.
Герцог смутно вспомнил, что именно это и было в его прежних планах, но теперь, казалось, все его прежние думы и намерения обратились в прах.
Он ощущал теперь только то, что она принадлежит ему, и не мог поверить, что в целом мире может быть что-нибудь более желанное и чарующее, чем держать ее в своих объятиях и учить науке любви.
– Я собираюсь увезти тебя отсюда, – сказал он, – как только поправлюсь и буду чувствовать себя в форме для такой поездки, в одно из моих поместий, где очень тихо и нас никто не сможет потревожить.
49 
