161 
А пока что, в предвкушении всего этого, он достал Марке из-под кровати и поставил поперек подушки Клариссы, сопроводив тремя словами: «С днем рождения! Эрик». Он прекрасно понимал, что тем самым отнимает у картины три четверти очарования. Но что может делать Кларисса в этот час? В каком уголке судна, краснея, разговаривает она со своим любовником на глазах у посторонних, которые замечают неведомо для нее вздохи, напряженность, нетерпеливое желание, связывающее ее с Жюльеном? В конце концов, где же она? В какой части судна, на какой палубе хохочет она над глупостями, изрекаемыми ее возлюбленным и которые она называет «забавными», хохочет, как никогда не хохотала с ним? Следует отметить, что сам Эрик с самого начала их знакомства придал их отношениям торжественно-напряженный тон, будто бы свидетельствовавший об их взаимной страсти и полностью исключавший смех. Более того, смеяться Эрик вообще не любил, точно так же, как он презирал чьи бы то ни было глупые смешки, раздражавшие его как признак полнейшего безволия. Больше всего ему хотелось вручить Клариссе эту картину в присутствии Жюльена Пейра… Но это невозможно. Во всяком случае, следует дождаться того, как последний катер на Канн пропадет в черноте ночи, и тогда Жюльен Пейра, оставшись на борту, будет загнан в угол и уже не сумеет избежать западни.
– Как будем действовать? – спросила Кларисса, на самом деле сидевшая в укромном уголке, в баре, стараясь не глядеть на Жюльена чересчур долго или чересчур пристально.
Иногда, путем огромных усилий, ей удавалось в течение недолгого времени смотреть на Жюльена не как на возлюбленного, а просто как на мужчину, сидящего к ней лицом, шатена с карими глазами, беседовать с ним степенно и солидно, не вспоминать о его прикосновениях, тепле его кожи, аромате его волос. Но она выдерживала только несколько секунд, а потом взор ее туманился, слова начинали путаться, и она решительно отворачивалась, не в состоянии дольше выдерживать эту сладкую муку, вожделение, страсть к мужчине, сидящему перед ней. Жюльен точно таким же усилием воли налагал на себя такие же самоограничения, но выдерживал их еще меньше, чем Кларисса, ибо стоило ему на нее посмотреть, как она начинала тянуться к нему, жаждущая, одержимая, нетерпеливая, а он в это время думал: «Я хочу целовать ее прямо здесь… Я хочу делать это… Я хочу ласкать ее прямо здесь, прижимать ее к себе, обнимать», и от этого у него рождались сладострастные, жгучие образы, а само присутствие этой женщины рядом с ним, пусть даже не обнаженной, становилось чем-то непристойным и жестоким.
– Как мне действовать? – спросила она, вертя рюмку своими длинными пальцами. – Как ты хочешь, чтобы я поступила?
– О! Очень просто, – заявил Жюльен, заставляя себя принять уверенный вид. – Завтра утром ты пакуешь чемоданы, говоришь ему, что едешь одна в другой круиз… Нет, лучше ты скажешь, что просто хочешь поехать без него в другой круиз; и ты садишься в машину, где я тебя уже жду…
– Прямо у него под носом? – Кларисса даже побледнела, вообразив себе все это.
– Да, да, прямо у него под его орлиным носом!.. – проговорил Жюльен с напускным оживлением. – Он же не бросится за тобой и не станет силой тащить тебя из машины, в конце-то концов… Даже и не подумает!
– Ничего не знаю, – заявила Кларисса. – Он ведь способен на все…
– Он не сможет вернуть тебя, пока я жив! – воскликнул Жюльен и повел плечами, словно такелажник. – Но если ты его так боишься, то я могу быть с тобой, когда ты ему объявишь… Я даже могу объявить ему об этом сам, один. Я же тебе уже говорил…
– О, это было бы чудесно!.. – обрадовалась Кларисса, а потом сообразила, что это не пройдет.
Разумеется, она нервничает, но ему, Жюльену, надо позаботиться и о других вещах. Когда будут произведены все расчеты, ему надо будет взять напрокат машину прямо в порту, и он отвезет Клариссу к себе; но надо будет позвонить в Канн и проверить, нагрет ли дом и можно ли в нем будет ночевать прямо в тот же вечер? Да, конечно, существуют гостиницы, но не хотелось бы начинать совместную жизнь со скитаний. Напротив, надо было поскорее бросить якорь, надо было как можно скорее привести шхуну «Кларисса» в тихую гавань, пусть это будет даже небольшой рыбный порт, в надежное место, принадлежащее только им, да там и остаться. Этим местом станет домишко Жюльена в Канне, единственное имущество, оставшееся у него после двадцати лет игры в покер, казино и на бегах, имущество, представлявшее собой наследственную собственность семьи Пейра. Кларисса, искоса взглянувшая на него, чтобы успокоиться, была бы потрясена, узнай она, что ее соблазнитель читает висящие в отдалении рекламные плакаты, судорожно соображая, где лучше приобрести простыни и подушки на следующую ночь.
161 
