141 
– Я прекрасно знаю, что это не она, я с нее глаз не сводил, – улыбаясь, сказал Жюльен Симону.
– Но как вы думаете, почему она так поступила?
Вид у Симона был потерянный.
– Почему? Вы хотите сказать, ради кого? Как я полагаю, ради вас. Вас же ожидала полнейшая катастрофа.
– Чтобы она выставила себя в смешном свете ради меня?.. Нет, вы представляете? – произнес Симон дрожащим голосом. – Да, вот это настоящая женщина! Она преподала мне урок.
– Урок чего? – спросил Жюльен и подал Симону второй стакан, опять в качестве лекарства, и тот выпил его одним глотком, как если бы пить это было невозможно.
– Я хочу сказать, она научила меня тому, что быть смешным не годится.
И он обратил к Жюльену глаза, в которых стояли слезы, и это Жюльена испугало. Он никогда не мог выносить вида плачущих женщин и прижимал их к груди, чтобы только ничего не видеть. И ему всегда хотелось крепко обнять их и успокоить прикосновением рук, голосом, как лошадей. Но мужчина в слезах производил на него обратное впечатление, его охватывал жгучий стыд, и ему хотелось убежать. В ответ на слова Симона он промолчал, а обернувшись к нему через несколько минут, с изумлением увидел, что Симон, выпрямившийся в своем кресле-качалке, снова сверкает свежим загаром и улыбкой, а глаза его вновь стали голубыми, как в начале круиза.
– Не знаю, что к этому добавить, старина, поскольку я еще боюсь в это поверить, но с этим покончено, я освободился от любви к этой Ольге, – проговорил он и с чувством похлопал Жюльена по руке.
– Покончено по-настоящему?
– Да.
Двое мужчин поглядели друг на друга и рассмеялись, а улыбка Симона вызвала ответную улыбку Жюльена.
– Без шуток?.. – спросил Жюльен. – Без шуток? Единым махом?
– По крайней мере, мне так кажется. Это ведь как заноза… А с тобой так бывало? – по-дружески спросил он у Жюльена с чувством облегчения в голосе, быть может, нарочитым, но сейчас было слишком хорошо, чтобы в этом разбираться.
Симону показалось, что Ольга уже далеко-далеко, страшно далеко, и что она, быть может, выиграла бы этот тур, если бы не поспешное вмешательство Клариссы.
– Это Кларисса, пытаясь спасти мою честь, напомнила мне, что она у меня есть, – проговорил Симон. – Понимаешь, старина? Не знаю, как можно было принести себя в жертву ради старлетки, господи, прости!
– Прости, господи, но ты совершенно прав! – заявил Жюльен. – Тем не менее ты уверен, что это не гордыня заставляет тебя с такой скоростью бежать от всей этой любви?
– Завтра увидишь.
Кларисса устроилась на подушке в ночной рубашке светло-зеленого цвета и читала при свете ночника. Она очередной раз перечитывала «Братьев Карамазовых», и в ее глазах появилось нечто, напоминающее русскую удаль, что, впрочем, было довольно естественно: по женской линии семейство Барон имело русские корни. Эрик закрыл за собой дверь, затворил ее на задвижку и прислонился к ней спиной, глядя на жену с загадочной улыбкой – точнее, с улыбкой, которую он сам считал загадочной и позаимствовал из одного скверного американского фильма. С появлением Жюльена в Клариссе проснулась новая женщина, женщина, весьма критически настроенная по отношению к Эрику и бесконечно снисходительная, когда дело касалось Жюльена или даже еще кого-нибудь из пассажиров. Теперь Кларисса ясно видела притворство Эрика и распознала его задние мысли. Она упрекала себя в излишней суровости к нему, считая себя необъективной, ведь эта суровость родилась одновременно с ее чувством к Жюльену и была обусловлена самим наличием его и его пылкостью.
– Ну так что? – заявил Эрик, элегантный и светловолосый, держа руки в карманах.
– Что именно? – спросила она, положив перед собой раскрытую книгу, словно желая подчеркнуть, что она занята.
Эрик задрожал от негодования. Он терпеть не мог, когда читали в его присутствии. И сейчас он с трудом удержался от бешеного желания вырвать книгу у нее из рук и вышвырнуть ее в иллюминатор, чтобы преподать ей урок на всю жизнь.
– Что же, вы довольны своей выходкой? Вам нравится морочить голову бедняжке Ольге? Вам не пришло в голову, что это копание в чужих вещах просто смехотворно?.. Не хватает, чтобы вы еще и меня впутывали в вашу клоунаду. Мне бы очень хотелось, чтобы вы прямо сейчас, моя дорогая Кларисса, внесли во все ясность.
– Я вас не понимаю, – проговорила она и на этот раз закрыла книгу и положила ее на кушетку в пределах досягаемости, «готовая вновь ее открыть, как только эта назойливая личность оставит ее в покое», как лишний раз показалось Эрику. – Я вас не понимаю. Все это для вас весьма лестно, разве нет? Мои попытки отыскать доказательства собственного несчастья в комоде своей соперницы равносильны лавровому венку для вас.
141 
