107 
Кларисса устроилась на самом краю постели. Она сидела с опущенными глазами, положив руки на колени. «Живое воплощение растерянности», – подумал Жюльен, затворяя за собой дверь.
– Я вас буду звать Кларисса-Растерянность, как деревню… – заявил он.
– А что, есть такая деревня?..
– Нет, – проговорил Жюльен, бросаясь на самое дальнее от постели кресло с уже вполне спокойным выражением лица. – Нет, деревни с таким названием не существует, но могла бы быть.
У него было чувство, что он находится лицом к лицу с некоей опасностью, с хищником или преступником, способным, быть может, против воли причинить зло. Жюльен взглянул на Клариссу сдержанно, а на постель с нежностью, до того откровенной, что Кларисса внезапно рассмеялась.
– У вас вид кота, заполучившего каштаны, припоминаете?.. В басне?.. Ведь есть такая басня, разве нет? Но что такое у вас на шее? Кровь? Кровь!..
Жюльен бросил на свое изображение в зеркале небрежный, равнодушный взгляд настоящего мужчины, заметил струйку крови, сочившейся у него за ухом, и дотронулся до царапины с тем же безразличным выражением лица. Но это безразличие тотчас же превратилось в признательность, как только он увидел, как Кларисса покинула свое убежище, кинулась к нему и обратила на него взор, полный понимания и сострадания, увидел, как она протянула к нему руки и обхватила его голову, сопровождая это потоком нежных утешительных слов, словно он физически нуждается в утешениях. Словно он раненый воин, которого она должна ласкать и опекать. Или ребенок, которого следует холить и лелеять. Лаская Жюльена, Кларисса обнаружила, что в ее объятиях отнюдь не ребенок, а взрослый мужчина, нежный и страстный, и жаждущий не только взаимного наслаждения, но и ее счастья.
Посреди ночи Кларисса наконец ощутила, что избавилась от десятилетнего одиночества. Она желала любить, быть любимой, она уже любила.
– Странно, – проговорила она чуть позднее, – странно, но поначалу, как только тебя увидела, я подумала, что ты гангстер… А потом – что ты американец.
– Но, надеюсь, не то и другое вместе? – поинтересовался Жюльен.
– Нет, по отдельности, – уточнила Кларисса. – А какую роль предпочел бы ты сам?
– Мне бы хотелось быть английским «фликом», – проговорил Жюльен, глядя в сторону, ибо он опасался той минуты, когда, узнав правду о нем, она примет за преднамеренную, отвратительную ложь тщательно охраняемые им тайны.
Поймет ли она, что в определенном смысле рассказываемые им выдумки являются правдой? Не забудет ли, что все его тщательно продуманные планы разработаны ради любви к ней, в единственной надежде, что когда-нибудь он воссоединится с ней, и они будут вместе днем и ночью и станут поверять друг другу свои жизненные тревоги, и тогда Кларисса Летюийе будет крепко с ним связана и не сможет его покинуть, вор он или нет.
– У тебя недовольный вид, – заявила она тихим голосом и неожиданно спросила: – Это то самое знаменитое отвращение, которое следует за любовными объятиями?
Жюльен взглянул на нее, пораженный этой мыслью, которая, по его мнению, никак не должна была прийти ей в голову.
– Твой вопрос глуп, – улыбаясь, ответил он.
И они склонились друг к другу, прижавшись щекой к щеке, с лицами расслабленными и довольными, довольными друг другом и собой, как это бывает с любовниками после первой ночи любви, бессонной не от горестный сожалений, а от пережитого наслаждения.
– Мне надо возвращаться к себе, – проговорила она. – Эрик может проснуться. Как он теперь себя поведет?.. Что мы будем делать?
– Кто это «мы»? – умоляюще спросил встревожившийся Жюльен. – Кого ты называешь «мы»?
– Тебя и меня, разумеется. Эрик будет следить за каждым твоим шагом и за моим тоже. Это будет ужасно… Мне следует сойти в Аликанте, и мы бы вновь встретились в Париже… Но я не смогу ждать тебя столько времени, – добавила, подумав. – Ты можешь попасть под автобус или сбиться с пути и отправиться в Сидней… Есть масса возможных ситуаций, из-за которых я могу тебя потерять.
– А у меня нет ни малейшего намерения терять тебя, – заявил Жюльен.
Он сидел на смятых простынях, растрепанный, больше похожий на юношу, чем на сорокалетнего мужчину, что и отметила Кларисса с восхищением, причем она знала, что не меньше восхищалась бы им, будь он лыс и толст, ведь это был ее Жюльен, тот самый, который любит ее такой, какая она есть.
– Во всяком случае, – проговорил он, вытягиваясь на постели, – во всяком случае, после вчерашнего, вопреки тому, что ты думаешь, Эрик успокоится на весь срок нашего путешествия. Он полагает, и не без оснований, что любовники скрывают свои отношения, если они серьезны. И, как правило, это так и есть. Поверь мне, тот факт, что я тебя целовал в губы в присутствии сотни человек, должен был бы нас рассорить на всю жизнь. Я тебя поцеловал насильно, я по-хулигански приставал к тебе, следовательно, я тебе не нравлюсь, следовательно, ты рассержена, следовательно, ты не виновата. Видишь?
107 
