— Илона, позволь, я тебе кое-что скажу. Ты ведь знаешь про Марка Уилсдена, да?
— Это твой друг, который выпал из окна.
— Да. Так тебе матушка Мэй сказала?
— Да, и мы читали в газете.
— У вас здесь не бывает газет…
— Дороти прислала нам вырезку — подруга матушки Мэй.
— Так вот. Я нашел его сестру. Она здесь…
— Здесь?
— Да. Она в Железнодорожном коттедже, где живут Сара Плоумейн и ее мать.
— Ты там был?
— Да. Только никому не говори.
— Но ты знаешь этих людей — они ведь ужасны, правда?
— Я когда-то знал Сару. Но слушай, что я тебе скажу. Я собираюсь встретиться с сестрой Марка еще раз завтра утром. Для меня это ужасно важно. Она была добра ко мне, она мне может помочь. Никто другой сделать это не в состоянии…
— А я тебе не могу помочь?
— Ах, Илона, конечно, ты мне помогаешь, но ты должна понять, тут особый случай…
— Я тебе не нужна. Ты идешь к ней.
— Илона, не будь глупенькой…
— Ты нас оставляешь…
Илона закрыла лицо руками и горько зарыдала. Слезы ручьем текли сквозь ее пальцы, скатывались по щекам на шею, на расшитый воротник ночной рубашки и на халат, отчего цвет его становился темнее. Она плакала, издавая какие-то короткие скулящие звуки.
— Илона, не плачь, пожалуйста, не плачь, я этого не вынесу!
Эдвард вскочил и сел рядом с девушкой на кровать, обнял ее за плечи. Он ощутил ее худобу и миниатюрность, хрупкость ее костей. Илона съежилась, подалась в сторону, сбросила с плеча его руку. Он ощущал запах влажной шерсти и теплый аромат ее тела, только пробудившегося ото сна.
— Прекрати, пожалуйста, моя дорогая…
Илона повернулась и принялась искать под подушкой платок, нашла его, вытерла лицо, промокнула шею. Продолжая шмыгать носом и хныкать, она сказала:
— Ты возьмешь меня с собой в Лондон? Можно, я поживу у тебя дома? Совсем недолго. Я найду работу. Пожалуйста, позволь мне поехать с тобой в Лондон. Я не хочу здесь оставаться. Я здесь умру.
Эдвард чувствовал болезненную жалость и любовь к Илоне, в то же время понимая, что все это невозможно. Он не мог взять Илону в Лондон и держать ее в своей комнате, как домашнего зверька. Она бы зачахла там. И какую работу может она найти, для какой работы она вообще годится?
— Но ты должна оставаться с Джессом, — сказал он.
— Они не дают мне видеться с Джессом, не позволяют приближаться к нему. Они ревнуют А сегодня… он меня даже не заметил.
Она поплакала еще, потом принялась выжимать платок, глядя, как влага капает на коврик перед кроватью.
— Так или иначе, но я тоже должен оставаться с Джессом, — произнес Эдвард с инстинктивной горячностью, хотя и безрадостно. — И с чего ты взяла, что я уезжаю?
— Ты уезжаешь. Тебе придется уехать. Ты не сможешь этого вынести. Они перестанут пускать тебя к нему. Ты будешь вынужден уехать, ты поедешь за ней. Ты забудешь меня. Я никому не нужна.
Слезы хлынули снова, словно ливень, льющийся из бесконечного источника. Эдвард никогда не видел, чтобы девушки так плакали. Он никогда не видел столько слез. Потом он вообразил, будто в младенчестве видел, как плачет его мать. Столько женских слез!
— Илона, не надо. Ты моя сестра, я люблю тебя. Я тебе говорил об этом, не забывай.
— Тогда ты возьмешь меня в Лондон?
— Понимаешь, это довольно трудно…
Он задумался. «Не могу себе этого представить — она умрет, если покинет Сигард, и потом…»
Илона резко перестала плакать, поднялась на ноги, бросила мокрый платок в угол, открыла ящик и вытащила большой квадратный белый носовой платок, аккуратно развернула его, вытерла руки и сунула в карман халата. После чего спокойным ровным голосом, не глядя на Эдварда, сказала:
— Все понятно, я тебе не нужна. Это была глупая надежда. Мне не остается ничего другого — только утопиться.
— Илона, не говори таких глупостей! Я тебе сказал, я никуда не уезжаю! А если и уеду, то обязательно буду приезжать к тебе. А потом, когда дела в Лондоне немного образуются, не вижу причин, почему бы тебе не приехать ко мне в гости…
— «В гости»! Нет, ты не понимаешь, ты не знаешь, чего я хочу и как сильно я хочу, сколько я думала, что твой приезд все изменит и даст мне надежду… Но какое это имеет значение? Пожалуйста, уходи, я хочу спать, а тебя не должны видеть здесь, не то они меня обвинят.
Эдвард услышал глухой рокот, потом громкий, безошибочно узнаваемый звук — машина возвращалась домой. Он вскочил на ноги.