32 
Чувства, которые испытывал Локхарт, тоже переживали изменения. Он удалялся от Лондона, от тех подлых мест, которые он так презирал, и возвращался, пусть на короткое время, на открытые пространства вересковых болот, где прошло его детство, к знакомой музыке выстрелов, гремевших то в отдалении, то рядом. В крови у него вскипало ощущение собственной принадлежности к этой дикой природе и какая-то странная тяга к насилию, а в его сознании мистер Трейер обретал новые, все более чудовищные и титанические масштабы, превращался в гигантский знак вопроса, на который нет и не может быть ответа. Задайте Трейеру вопрос — и ответ, который он даст, будет вовсе не ответом, а бухгалтерским балансом. С одной стороны дебет, с другой — кредит. Платите деньги и делайте выбор. Локхарт не мог понять этого. Тот мир, который он знал, не оставлял места для двусмысленностей или же для каких-то «серых зон», где все делалось в последнюю минуту и где постоянно ограждались чьи-то ставки. В его мире было иначе. Если стреляешь в куропатку, то либо попадаешь, либо промахиваешься и, уж если промахнулся, значит промахнулся. Если складываешь из камня стену, она либо стоит, либо падает, и, если она упала, значит, ты что-то сделал неверно. На юге же все делалось как-то небрежно, неряшливо, везде были какие-то махинации. Ему платили вовсе не за работу и другие не работали, но сколачивали огромные состояния на покупке или продаже лицензий, например, на импорт какао, которое еще только предстояло вырастить и убрать, или же меди, которую еще надо было добыть. Сделав деньги просто на передаче бумажек из одних рук в другие, эти люди должны были потом лгать, чтобы сохранить свои деньги, иначе их отбирали чиновники налоговой службы. Наконец, существовало еще и правительство. Локхарт всегда считал, что правительство избирают для того, чтобы оно управляло страной и поддерживало курс национальной валюты. Оно же вместо этого расходовало больше средств, чем было в казне, и брало в долг для того, чтобы сбалансировать бюджет. Если бы так поступал какой-нибудь человек, он бы разорился, и поделом. Но правительство могло занимать, выпрашивать, красть или просто печатать столько денег, сколько ему было нужно, и не было никого, кто мог бы сказать ему: «Нет!». Арифметическому уму Локхарта этот мир представлялся сумасшедшим домом, где дважды два могло означать и пять, и одиннадцать, и что угодно, но только не то, что оно должно было означать на самом деле. Локхарт не годился для этого мира лжи и лицемерия. «Лучше уж быть вором, чем попрошайкой», — думал он, гоня машину все дальше вперед.
Уже почти стемнело, когда за Уарком они свернули с основного шоссе на местами покрытую металлическим листом дорогу, ведущую в Блэк-Покрингтон. В небе над ними мерцали немногочисленные звезды, да изредка фары машины выхватывали из темноты то какие-то ворота, то блеск глаз какого-нибудь ночного зверька, но по большей части вокруг было темно и пустынно, и только непонятные силуэты чего-то невидимого, погруженного во мрак прорисовывались на фоне линии горизонта. Джессика пришла в восторг.
— Ой, Локхарт, мы как будто бы попали в другой мир!
— Мы действительно в другом мире, — ответил Локхарт. Наконец они поравнялись с Могильным Камнем и перед ними открылся вид на долину и на Флоуз-Холл: во всех окнах дома горел яркий свет.
— Какая красота! — захлебнулась Джессика. — Давай остановимся тут на минутку. Я хочу налюбоваться вдоволь.
Она вышла из машины и в экстазе смотрела на дом. Именно таким она его себе и представляла: и эту четырехгранную башню, и дымящиеся каминные трубы, и ярко освещенные окна. Как бы для того, чтобы отсалютовать осуществлению ее надежд, из-за облака вышла луна, и в ее свете замерцала поверхность водохранилища, а издалека донесся лай собак Флоуза. То, о чем Джессика только читала в период своего чрезмерно затянувшегося отрочества, начинало становиться явью.
Глава восьмая
Завещание, подготовленное по распоряжению Флоуза, было оглашено на следующий день в зале башни, который оборудовал еще дед нынешнего владельца имения, придав ему блеск и великолепие. Современник сэра Вальтера Скотта и страстный поклонник его романов, он перестроил то, что раньше было всего лишь сильно укрепленным хлевом для скота, в роскошный банкетный зал, украшенный орнаментами и лепниной, под стропилами которого были развешаны художественно порванные подделки — боевые знамена полудюжины полков, никогда не существовавших в действительности. Время и моль сделали ткань этих знамен совершенно прозрачной, а сами знамена обрели все внешние признаки подлинности. Ржавчина же, постепенно разъедавшая металл, придала оружию и доспехам вид произведений искусства, какими они отнюдь не были, когда их приобретали. Оружие и доспехи были повсюду. Фигуры в шлемах стояли вдоль всех стен на полу и на постаментах, над ними были развешаны головы оленей и лосей, антилоп и медведей и даже одного тигра, и все это перемежалось разбросанными по стенам мечами, боевыми топорами и другим оружием былых войн.
32 
