очень нудно 
40 
– Господи! Какое облегчение видеть вас обоих живыми… – нервно рассмеялась Флора, отведя меня в сторонку. – Что за ужасная ночь! Куда вы делись, когда мы снова пошли танцевать? Ведь этот ребенок… – она указала на распростертого на постели Жильдаса, – этот ребенок пожелал вернуться. Это в ночь перед дуэлью, представляете? – И она рассмеялась, как мать смеется над проделками своего сорванца: – Уверяю вас. Правда, Жильдас?
Жильдас закрыл глаза, не повернув головы.
– Он даже танцевал с той прекрасной незнакомкой, герцогиней де Мужье, о которой я раньше ничего не слышала.
– Несомненно, это д’Орти нарядил одну из своих девок в бальное платье, – сказал ворвавшийся в комнату Дуаллак, которому явно не терпелось обсудить свой лужок. – Это вполне в характере нашего хозяина!
– Уверена, что нет, – отозвалась Флора с тем инстинктивным великодушием, проявлявшемся у нее, даже когда она ревновала. – Уверена, что нет. В той женщине не было ничего вульгарного, хотя она и вела себя с мужчинами неосмотрительно. Было бы очень любопытно с ней познакомиться.
– Она уехала незадолго до рассвета, мадам, – прозвучал глухой, бесцветный голос.
Я как раз помогал врачу перевязывать Жильдаса. Обернувшись, я узнал Марту. Она была в привычной черной блузе, с гладко причесанными волосами и вид имела суровый. Я глядел на нее с удивлением, благодарностью, испугом и не знаю, как еще, но она не подняла глаз.
– Ваша незнакомка уехала, когда вернулись остальные, – сказала Флора, улыбнувшись Марте. – Деревенский бал, наверное, тоже был неплох, потому что некоторые вернулись далеко не сразу, – заметила она и, обратившись к Марте, добавила: – Да вы бы и не были нужны. Я все равно всю ночь и все утро провела в этом платье, которое буду теперь ненавидеть всю жизнь.
И она указала на синее тюлевое платье, все закапанное слезами.
Марта снова ничего не ответила, и Флора обернулась ко мне:
– Ей очень идет красный цвет. Я ей вчера одолжила свою индийскую шаль, чтобы она пользовалась успехом у деревенских кавалеров.
Она обернулась, так как в комнату с мрачным видом вошел д’Орти, которому, похоже, не стало легче оттого, что его нотариус и его друг Жильдас остались в живых.
– У нас есть повод для беспокойства, – заявил он. – Речь идет о смерти человека. Надо продумать версию и ее придерживаться. Надеюсь, вам известно, что дуэли запрещены. Как аристократам, так и всем остальным. У Шуазе дядюшка заседает в палате пэров.
– Но в конце концов, чтобы создавать версии, у нас есть Оноре, – запротестовал я. – Он же префект, черт возьми! Его чистосердечие ни у кого не вызовет сомнений. И Шуазе не тот человек, чтобы жаловаться на дуэль, которую сам затеял.
– Шуазе ни на что не жалуется, кроме смерти своего брата, – заметил д’Орти. – В связи с этим, Ломон, он велел передать вам, что видел, как вы закрыли глаза перед выстрелом, и он на вас не в обиде. Пулю его брата обнаружили в стволе дерева. Должно быть, он выстрелил, уже падая. И вы не стреляли раньше команды. Нет, Шуазе ничего не скажет или скажет то, что нужно. А вот Оноре больше ничего не скажет. Наш префект утром повесился на гумне. Там его и нашли.
Наступило такое глубокое и бесконечное молчание, что мне даже стало легче, когда Флора, тихо вскрикнув, пошатнулась и упала без чувств. Жильдас сел на постели, д’Орти принялся разъяснять обстоятельства дела, а комната понемногу начала заполняться людьми. Все говорили разное: кто-то утверждал, что видел Оноре очень поздно вечером, а кто-то даже видел, как он танцевал вальс с этой соблазнительной незнакомкой. Я вышел из комнаты и сделал Марте знак следовать за мной. Она вышла следом, с видом примерной и послушной горничной, но серые глаза в тени коридора горели дьявольским огнем.
– Ну что, мэтр Ломон, – сказала она своим низким голосом, – вы довольны, что остались живы?
– Да, – нехотя ответил я. – Благодарю тебя. Но ответь мне только на один вопрос. Когда я посмотрел на мертвого Норбера де Шуази, он улыбался. Он умер счастливым. Не ты ли мне сказала, что он импотент?
Мне было стыдно задавать такие вопросы в подобных обстоятельствах, стыдно, что я не подумал об Артемизе и Оноре, о мертвых и о живых, но этот вопрос не давал мне покоя с самого утра.
– Ну, – сказал я, – так был он импотентом или нет?
Марта внимательно на меня посмотрела и охотно ответила с услужливой улыбкой:
– Был, с самого детства.
– Но тогда… Но тогда почему он за тобой увивался?
40 
