Коннел дал знак, чтобы зажгли огонь в камине. Эмбер отложила льняную салфетку. Утолив голод, она откинулась на спинку кресла и огляделась, напомнив бездомного котенка, которого подобрали на улице и принесли в тепло. Коннел хотел бы знать, что думал официант, собиравший со стола тарелки, ведь женщины почти не появлялись в закрытом мужском клубе. Здесь проходили переговоры, на красивой террасе за бокалом вина заключались важные сделки. Коннел изредка приглашал своих пассий, но впервые его дама была одета не в дорогой шелк, а в узкие джинсы и свитер, а ее глаза казались черными от избытка макияжа. Однако, кроме нее, никто не возбуждал в нем такого желания, не говоря о спонтанной эрекции.
– Что ж, – сказал он, тяжело опуская бокал на стол и сводя брови в грозную, как он надеялся, гримасу. – Думаю, ты наглядно убедилась, что независимость для тебя не вариант, если только не захочешь повторить печальный опыт. Вопрос в том, готова ли ты смириться и прислушаться к голосу разума?
Эмбер ответила не сразу, ее смущал требовательный взгляд Коннела. Она чувствовала себя гораздо лучше после того, как поела, но теперь ее беспокоил другой голод, и она не знала, как с ним бороться. Причина крылась не в том, что Коннел Девлин привел ее в элитный лондонский клуб, где меньше всего ожидаешь увидеть таких, как он. Ее не очень беспокоило то, что он напоминал леопарда в человеческом облике, – опасного хищника, устроившегося отдохнуть в старинном кожаном кресле. Тревожило другое: слабый мужской аромат, проникавший в ноздри от мягкого шарфа, который Коннел обмотал вокруг ее шеи. Нельзя отрицать, что ее взволновало прикосновение его пальцев, пусть и совершенно невинное. Разве ей не хотелось большего, хотя прежде рядом с мужчиной она застывала, как ледышка.
Эмбер посмотрела ему в глаза:
– Голос разума, по-твоему, должен подсказать, что следует во всем подчиняться тебе?
– Почему бы не попробовать, – сухо согласился Коннел. – Ты знаешь теперь, что происходит, когда ты поступаешь по-своему.
– Но я даже не знаю, что ты готов мне предложить?
Коннел насторожился: в ее глазах ему почудился провокационный блеск. Или он выдавал желаемое за действительное? Понимала ли Эмбер, что ее взгляд возбуждал в нем непреодолимое желание, и он думал только о том, как утолить его. Вероятно, понимала. Такие женщины едят ему подобных на завтрак.
Надо было взять себя в руки, прежде чем Эмбер догадается о затмевающих рассудок эротических мыслях и начнет манипулировать им.
– Предлагаю тебе поработать переводчицей.
– Не интересует, – решительно заявила она, покачав головой. – Не собираюсь сидеть весь день в тесной будке в наушниках и слушать, как кто-то бормочет в ухо скучный текст вроде цен на зерно на европейском рынке.
Коннел не сдержал улыбку:
– Мое предложение более гламурное.
– Вот как? – заинтересовалась Эмбер.
Улыбка Коннела погасла. Конечно, он зацепил ее, ведь гламур – смысл ее жизни.
– Я устраиваю прием.
– По какому поводу?
Он поднял бокал и сделал глоток.
– Официально гости приглашены в мой загородный дом отметить окончание строительства. Будут музыка и танцы. Однако я хочу воспользоваться случаем, чтобы продать картину по просьбе человека, оказавшегося в нужде.
– Разве ты не сказал, что не доверишь мне продажу картин?
– Я не предлагаю тебе ее продавать. Ты будешь присутствовать в качестве эскорта-лингвиста.
– Что ты имеешь в виду?
Коннел сомневался, что отцу Эмбер понравилась бы отведенная его дочери роль. Разумнее было поручить ей непыльную работу в одном из офисов подальше от его глаз. Но теперь ему стало ясно, что прятать Эмбер так же бессмысленно, как выдавать рыбный паштет за икру. Эмбер Картер не из тех, кто согласен на второстепенные роли – она никогда не уйдет в тень. Почему бы не воспользоваться ее природным даром?
– Картина, о которой идет речь, парная, – пояснил он. – Одна из двух этюдов женщины, написанных художником Кристианом Уиллером, современником Пикассо. Стоимость его работ невероятно выросла за последние годы. Оба портрета пропали в середине прошлого века, и только один был найден – тот самый, который я собираюсь продать по просьбе моего клиента, и…
Под ее взглядом он вдруг запнулся.
– И?…
– Мне кажется, что пропавший портрет находится у человека, который хочет купить картину. Таким образом, тот, что я продаю, – часть пары, а значит, цена его возрастает.