84 
Удивленное выражение сваливается с лица мамы, хотя она и пытается его удержать. Но оно все равно падает. Мама подхватывает его и начинает неловко мять в руках.
– Ну-у-у… да, неплохо посидели, – наконец выговаривает она, но по лицу видно, что мама в замешательстве и не знает, что предпринять. – Я женщина, в конце концов. Имею право…
Я сажусь:
– Да. Имеешь.
Она пожимает плечами:
– Ты только для этого пришел? Разузнать о моей личной жизни? Я что, должна в монахини постричься?
Ага, в монахини.
Только послушайте ее. В монахини!
Она обходит меня и достает ключи.
– И вообще, Эд, уже очень поздно. Я устала.
Ну?
Давай, Эд!
Давай, покажи себя! Сколько раз ты отступал в такой ситуации? А сегодня – давай, сделай это!
Почему? Потому что я прекрасно понимаю: был бы на моем месте кто-нибудь другой, брат или сестра, она бы обязательно пригласила в дом. Для сестричек сварила бы кофе. Для Томми – о, его бы мама уже почтительно расспрашивала про университет, угощала кофе или куском пирога.
А со мной, Эдом Кеннеди, все иначе. Она ведь меня тоже родила, в конце-то концов! Также, как и остальных! Но она обходит меня, как досадное препятствие, и сухо прощается. Не говоря уж о том, что не приглашает зайти. Вот почему сегодня я хочу добиться от нее расположения. Или хотя бы уважительного отношения. Как к другим братьям и сестрам!
Дверь уже закрывается, но я упираюсь в нее ладонью. Стоп. Рука шлепает по дереву, как по щеке.
Судя по маминому лицу, ей все это не нравится.
– Мама? – говорю я жестко.
– Что?
– За что ты так меня ненавидишь?
Мы смотрим друг другу в глаза, и я не отвожу взгляда.
Тогда женщина передо мной сухо, спокойно отвечает:
– Потому что ты похож на… него.
На него?
Вот как.
На него. Это она о моем отце.
Мама захлопывает дверь.
Подумать только, я завез здоровенного мужика на скалу и там чуть не убил. Ко мне в дом вломились бандиты, жрали на кухне пироги с мясом и отделали меня как отбивную. А давеча чуть не вышибла мозги шайка подростков!
Но никогда мне не было так хреново, как сейчас.
И вот я стою.
Полный горя и отчаяния.
На пороге родительского дома.
И небо отверзлось, и с него осыпались звезды.
Мне хочется колотить в дверь руками и ногами.
Но руки и ноги не двигаются.
Полное оцепенение.
Я падаю на колени, – последние слова мамы сбили меня с ног, как удар в челюсть. Может, все не так страшно и она не это имела в виду? Я любил отца! Он был пьяница, но в остальном хороший человек! Что может быть стыдного в том, чтобы походить на него?
Так почему же мне так плохо?
Я не двигаюсь с места.
И даю обет: не двигаться с места, пока мама не скажет мне правду. Буду стоять на сраном крыльце разваливающегося сраного дома, пока не услышу ответы на все вопросы. Надо будет – лягу спать. Прожду весь завтрашний день под палящим солнцем. Но с места не сдвинусь.
Я поднимаюсь на ноги и кричу:
– Мам! Выходи! Слышишь? Выходи! Надо поговорить!
Через пятнадцать минут дверь снова открывается, но я не смотрю матери в лицо.
Повернувшись к ней спиной, я гляжу на дорогу. И говорю:
– Ко всем остальным ты же нормально относишься? К Ли, Кэт, Томми… Словно…
Нет, так не пойдет. Нельзя давать слабину. Нельзя.
– А со мной как ты обращаешься? Неуважительно. А ведь я всегда рядом.
Тут я разворачиваюсь и смотрю на нее.
– Я всегда рядом. Тебе что-то нужно, и я тут как тут! Разве нет, мам?
Она согласно кивает:
– Да.
И вдруг атакует. Набрасывается на меня, – оказывается, у нее своя версия событий. Причем такая, что слова режут мне уши – странно, что оттуда не льются потоки крови.
– Да, Эд, ты всегда рядом! В этом-то все и дело!
Она в отчаянии вскидывает руки:
– Ну? Посмотри вокруг! Какая помойка! Этот дом, этот пригород – да все вокруг! – Голос ее мрачен. – А твой отец обещал: однажды мы уедем отсюда. Сказал: вот так просто соберем вещи и уедем. И что?! Посмотри, Эд! Мы все еще здесь. На помойке. Я здесь. Ты здесь! И ты – такой же, как твой папаша! Никчемный пустобрех! Ты… – Она с ненавистью упирает в меня указательный палец. – Ты мог бы быть таким же успешным, как твои братья и сестры. Как Томми! Нет, даже… А, – отмахивается она. – Что тут говорить! Но ты все еще здесь. И я готова держать пари – ближайшие пятьдесят лет отсюда не двинешься. – В голосе ее звенит лед. – И ты ничего не добился.
Минута молчания.
– Я просто хочу, – вдруг произносит она, – чтобы ты стал кем-нибудь. – Мама выходит на порог и говорит: – А еще ты должен кое-что понять.
84 
