28 
– А я Анжелина, – говорит девочка. – Ты пришел нас спасти?
В глазах у нее загорается крохотная искорка надежды.
Я нагибаюсь, чтобы мое лицо оказалось вровень с ее. Мне очень хочется сказать: «Да, Анжелина, именно так. Я пришел вас спасти». Но слова застревают в горле. И я вижу, что молчание, которое вместо слов выливается у меня изо рта, почти затушило огонек надежды, который я видел во взгляде девочки. Когда наконец-то я обретаю голос, крохотное пламя почти угасло. Тем не менее мои слова абсолютно искренни:
– Ты права, Анжелина. Я пришел вас спасти.
Девочка делает шаг вперед, огонек снова вспыхивает.
– А ты сможешь? – удивленно спрашивает она. – Ты правда нас спасешь?
Даже восьмилетний ребенок понимает: избавление едва ли возможно. Ей нужно все перепроверить, чтобы потом не разочароваться.
– Я… попытаюсь, – говорю я.
И девочка улыбается.
Она обнимает меня. А потом говорит:
– Спасибо, Эд.
Девочка поворачивается и показывает пальцем:
– Первая комната направо. – Ее шепот едва слышен.
Если бы все было так легко…
– Ну же, Эд, – говорит Анжелина. – Они там, там…
Но я не могу сдвинуться с места.
Страх обмотался вокруг щиколоток, и я понимаю: ничего не получится. Во всяком случае, сегодня. Да и вообще, похоже, не выйдет. Стоит мне двинуться, я запнусь о кольца страха и упаду.
Я жду, что девочка сейчас закричит на меня. Пискнет что-то вроде: «Эд, ты же обещал! Ты ведь обещал, как же так!»
Но она молчит. И я думаю, что ей понятно: отец – огромный, сильный мужчина. А Эд – тощий и хилый, не идет ни в какое сравнение. Девочка не кричит. Она подходит и просто повисает на мне. И пытается залезть под куртку, – из спальни снова доносятся звуки. Анжелина обнимает меня так крепко, что я боюсь за ее хрупкие детские косточки. Потом она отцепляется и говорит:
– Спасибо, что попытался спасти нас, Эд.
И уходит.
А я не могу сказать ни слова. Потому что не чувствую ничего, кроме стыда. Ноги подкашиваются. Я падаю на колени и бьюсь лбом о косяк двери. Мои легкие на пределе, похоже, из горла сейчас хлынет кровь. В ушах оглушающе стучит сердце.
Я лежу в постели, ночь поглотила меня. Но я не сплю. Как уснуть, если на тебе буквально только что висел, спасаясь от ужаса тьмы, маленький ребенок в желтой пижаме?
Похоже, я скоро сойду с ума. Если не вернусь на Эдгар-стрит в ближайшую ночь – точно рехнусь. И еще эта девчушка, – если бы она не вышла… Впрочем, я знал, что она выйдет. Должен был знать. До этого она все время выходила и плакала на крыльце. А потом ее сменяла мать. И вот я лежу в полной темноте на спине, в своей кровати, и понимаю: я хотел с ней встретиться. Мне это было нужно – для храбрости. Чтобы набраться мужества войти в дом. Но я позорно облажался. Провалил все, что можно. И теперь в меня вселяется новое предчувствие, и оно скверное.
В двадцать семь минут третьего звонит телефон.
Его дребезжание выстреливает в воздух, я подпрыгиваю, подбегаю к аппарату и тупо смотрю на него. Не к добру это все, ох не к добру…
– Алло?
Голос на другом конце провода выжидательно молчит.
– Алло? – повторяю я.
Наконец из трубки слышатся слова. Мне представляются губы, произносящие их. Голос суховатый, надтреснутый. Дружелюбный, но очень деловой.
– Загляни в почтовый ящик, – говорит он.
Накатывает тишина, и голос замолкает. На другом конце провода больше не слышно дыхания.
Я вешаю трубку и очень медленно иду к двери, а потом к почтовому ящику. Звезды скрылись, в воздухе висит морось, и каждый из моих шагов подводит меня все ближе к цели. Я наклоняюсь и вижу, как дрожит моя рука, открывающая ящик.
Внутри я нащупываю что-то холодное и тяжелое.
Мой палец ложится на спусковой крючок.
Меня продирает дрожь.
K ♦. Убийство в соборе
В пистолете только одна пуля. Один патрон для единственного человека. Всякий оптимизм окончательно покидает меня, и я чувствую себя несчастнейшим парнем на земле.
«Эд, ты всего лишь таксист! Как тебя угораздило влипнуть в такую историю? Надо было лежать, как все, и не рыпаться во время того ограбления…»
Примерно в таких выражениях я беседую сам с собой, пока сижу на кухне и таращусь на пистолет в руке. Он постепенно нагревается. Швейцар проснулся и требует кофе, а я не могу подняться и продолжаю смотреть на зажатое в пальцах оружие. Они что, не понимают? Я же обалдуй! Неумеха! Я буду стрелять в мужика, а попаду себе в ногу! И вообще. Это слишком далеко зашло. Пистолет! А, каково? Пистолет! Ну нет. Я никого убивать не собираюсь. Во-первых, я трус. Во-вторых, слабак. В третьих, в день ограбления мне просто повезло, – я ж до этого пистолет никогда и в руках-то не держал…
28 
