Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
75 
– Не этот стих. Я его не понимаю.
– Ну а какой же тогда?
– Есть тут один такой про человека…
– Про фонарщика?
– Нет, не этот.
– А что человек делает?
– Не знаю. Там темно.
– Ну, по этой примете трудно искать.
Кэсл стал листать книжку назад – в поисках мужчины, который что-то делает в темноте.
– Он еще едет на лошади.
– Вот это? – И Кэсл прочел:
- "Лишь звезды блеснут, я луна взойдет,
- И ветер задует ночной,
- Во тьме и сырости ночь напролет…"
– Да, да, вот это.
- "Он скачет туда и сюда,
- Свет погас, смолк последний звук,
- Зачем он все скачет и скачет вокруг?"
– Читай же. Почему ты остановился?
- "Когда стонут деревья, ветер ревет
- И швыряет волна корабли,
- Неподвластный небу, он мчится вперед,
- Словно в черный омут земли.
- Он галопом промчится, не зная преград,
- И тем же галопом вернется назад".
– Вот этот стих. Этот стих я люблю больше всего.
– Немного страшноватый, – сказал Кэсл.
– Потому я его и люблю. А у того человека есть маска из чулка?
– Здесь же не сказано, Сэм, что он грабитель.
– Тогда почему он скачет мимо дома туда и сюда? А лицо у него такое же белое, как у тебя и у мистера Мюллера?
– Тут ничего об этом не сказано.
– По-моему, он черный – черный как шапка, черный как кошка.
– Почему?
– По-моему, все белые боятся его и запираются в доме, а то он придет с таким большим ножом и перережет им горло. Медленно так, – добавил мальчик со смаком.
«Сэм выглядит сегодня каким-то особенно черным», – подумал Кэсл. Он обнял мальчика, словно стремясь от чего-то его уберечь, но ему же не уберечь его от жестокости и мстительности, которые начинали пробуждаться в детской душе.
Кэсл прошел в свой кабинетик, отпер ящик и достал соображения Мюллера. Озаглавлены они были: «Окончательное решение проблемы». Мюллер, видимо, без колебания произнес эту фразу при немцах, и предложенное им решение явно не было отвергнуто – они по-прежнему готовы были его обсуждать. И снова, как наваждение, перед мысленным взором Кэсла возникла та картина: умирающий ребенок и стервятник.
Он сел и тщательно переписал соображения Мюллера. Он даже не стал утруждать себя и перепечатывать их. Анонимность машинки, как показало дело Хисса, крайне относительна, да и вообще у Кэсла не было желания принимать элементарные меры предосторожности. Зашифровать документ по книге он не мог, так как распростился с этим в своем последнем донесении, закончив его словом «Прощайте». Сейчас, написав название «Окончательное решение проблемы» и тщательно переписав весь текст, он впервые почувствовал свою солидарность с Карсоном. В такой момент Карсон пошел бы на крайний риск. Вот и он сейчас, как сказала однажды Сара, «зашел слишком далеко».
Кэсл еще не спал, когда в два часа ночи раздался крик Сары.
– Нет! – кричала она. – Нет!
– Что случилось?
Ответа не последовало, но когда Кэсл включил свет, он увидел, что ее глаза широко раскрыты от страха.
– Тебе снова приснился плохой сон. Это же был только сон.
Она сказала:
– Это было ужасно.
– Расскажи мне. Ты больше никогда не увидишь этого сна, если быстро расскажешь его, пока не забыла.
Он чувствовал, как она дрожит, прижавшись к нему. И ему начал передаваться ее страх.
– Это же был, Сара, всего только сон, расскажи мне его. Выброси из себя.
Она сказала:
– Я сидела в поезде. Он начал отходить от вокзала. А ты остался на платформе. Я была одна. Билеты были у тебя. И Сэм остался с тобой. Ему было как бы все равно. А я даже не знала, куда мы собирались ехать. Тут я услышала, как в соседнее купе вошел контролер. А я знала, что еду не в том вагоне: это был вагон для белых.
– Ну вот теперь, когда ты рассказала мне сон, он больше к тебе не вернется.
– Я знала, что контролер скажет: «Убирайся отсюда. Тебе здесь не место. Это вагон для белых».
– Это же, Сара, только сон.
– Да. Я знаю. Извини, что разбудила тебя. Тебе ведь надо высыпаться.
– Немного похоже на сны, какие видел Сэм. Помнишь?
– Мы с Сэмом все время помним о цвете нашей кожи, верно? И это сознание преследует нас и во сне. Я иногда вот думаю, может, ты любишь меня только из-за цвета моей кожи. Но ведь если бы ты был черным, ты не полюбил бы белую женщину только потому, что она белая, верно?
– Нет. Я же не житель Южно-Африканской республики, который отправляется на уик-энд в Свазиленд. Мы с тобой знали друг друга около года, прежде чем я влюбился в тебя. Это пришло постепенно. В течение всех этих месяцев, что мы с тобой тайно сотрудничали. Я ведь был, так сказать, «дипломатом» – в полной безопасности. А ты рисковала всем. Мне не снилось кошмаров, но я, бывало, лежал без сна и думал, придешь ты на очередную встречу или исчезнешь и я никогда не узнаю, что случилось с тобой. В лучшем случае, может, получу от кого-то сообщение, что контакт закрыт.
75 
