560 
Она кивнула, почувствовав, что от дурного предчувствия у нее засосало под ложечкой.
— Ладно, — Гермиона аккуратно присела на выступающий корень ближайшего дуба и обернула плащом коленки. — Ну, так что?
Гарри поник под своим плащом и надолго умолк, Гермиона безмолвно ждала — как правило, минута тишины вполне стоила того, чтобы дать ему собраться с мыслями и начать разговор.
— Я тут подумал, — очень тихо начал он, — что очень хочу поговорить с тобой, но не уверен, что выбрал подходящее время…
Гермиона пристально посмотрела на него, чувствуя нарастающее удивление. Она уже смотрела на него так, в замке Слизерина: прикованный к стене Гарри, отказывающийся сказать, что же такого страшного произнес Драко, чего было достаточно, чтобы расколоть адмантиновую дверь.
Скажу только, что это было просто ужасно… Что-то, что я никогда не забуду и… не прощу…
— Я знаю, я в последнее время был отчужденный, — тихо заговорил он, сжимая руки в кулаки и засовывая их в карманы. Неожиданно у нее мелькнула мысль, что он позвал ее сюда, чтобы сообщить о разрыве, — и от этого все внутри у нее оборвалось.
Я знала это, — подумала она, — я знала…
— Гарри… — прошептала Гермиона.
Но он продолжал, словно ничего не слышал.
— Я желал бы, чтобы я не был таким, однако… я не знаю, как иначе поступить сейчас… Когда я был… — он поколебался, собираясь с силами, и продолжил, словно кидаясь в пропасть. — Когда я жил с Дурслями, когда я был ребенком, я часто думал, какими бы были мои родители, будь они живы.
Он удивления у Гермионы открылся рот. Гарри никогда не заговаривал о своем детстве, о том, как он жил до школы. Никогда.
— Конечно, любой бы…
— Нет, — спокойным голосом оборвал ее он, — я и вправду представлял их, я никогда не знал, как они выглядели. Дурсли говорили, что они были уродами, отребьем, но я никогда этому не верил. Я решил, что моя мать была прекрасна, отец красив, ну и, конечно же, они любили меня больше всего на свете.
Гермиона почувствовала, что у нее защипало глаза:
— Уверена, так оно и было… — тихо заметила она.
— Я не знал, какого цвета были волосы моей матери, думал, что, может, они были черными, и это передалось мне… А отец, — думал я, — возможно, был блондином. Я рисовал его себе высоким, сильным… Я думал о той аварии, в которой предположительно они погибли, думал о том, откуда они ехали тогда, куда собирались. Я придумал, что они были шпионами и работали на правительство; и что на самом деле они не умерли, а просто ушли в подполье и были вынуждены оставить меня, потому что их работа была слишком опасна.
Я убеждал себя, что они однажды придут за мной, и мы будем жить вместе в голубом доме с разноцветными комнатами, потому что у Дурслей все было разных оттенков серого, — его голос дрогнул, как было в те времена, когда он ломался. — Я мысленно обставил каждую комнату, наполнив свою игрушками, я давал имена нашим домашним зверюшкам, я все записал, поэтому и не забыл. На самом деле я жил не в темном чулане под лестницей — я жил в том доме, с моими родителями.
Гермиона наклонила голову, пряча от Гарри слезы. Она хотела, чтобы он продолжал.
— Я все записал в старой записной книжке Дадли, — Гарри смотрел на заснеженную поверхность озера. — И, разумеется, однажды утратил бдительность, и дядя нашел и прочел ее. Он выволок меня из чулана, прижал к стене; я до сих пор помню, что он сказал мне: «Твои родители мертвы, мальчик. Они не шпионы и не работают на правительство. Они умерли и никогда тебя не заберут. Они умерли глупой, бессмысленной смертью, и я был бы даже рад, что они умерли, не подкинь они нам тебя. И все твои мечты не вернут их обратно». Вот и все, — он помолчал. — Мне тогда было восемь.
— А записная книжка? — шепотом спросила Гермиона.
— Я сжег ее, — отрезал Гарри. — Я знал, что дядя был прав, и я не мог вернуть их обратно.
— Ты поверил ему? Тому, что они умерли?
— Я знал это. Я видел это в его глазах — у него был вид победителя, а не лжеца, — голос Гарри наполнился отвращением. — Он и вправду был рад, что они умерли. Я его презирал. Однако в «тот» дом я больше не вернулся — его разрушили. Это было тяжело, словно я снова потерял своих родителей, — голос Гарри стал сдавленным и отрывистым. — А потом я попал сюда, и у меня появился настоящий дом. Я узнал, какими были мои родители, узнал, что они любили меня. Они бы гордились мной. Гордились мной… Мир, где бродят и разговаривают призраки, — я думаю, что они смотрят на меня оттуда. И мой отец видит, как я летаю. Мать моя знала, что я встречусь с драконом. Они знают, что я делаю, — день за днем, ведь это немного оправдывает ту жертву, которую они принесли, сумев спасти меня…
560 
