

— Petrificus partialitus! — закричала она, и Гарри замер на месте в трех шагах от нее, его ноги приросли к каменному полу.
— О, как по-взрослому, Гермиона! — развернувшись, сверкнул он глазами.
Гермиона засунула палочку обратно в рукав и окинула его мрачным взором:
— По-взрослому? Да от тебя это звучит просто смешно.
— Не говори о вещах, в которых ты не смыслишь, — произнес Гарри уничижительным тоном.
— О, нет, я очень даже смыслю, — возразила Гермиона, — уж куда больше, чем ты думаешь.
Гарри скрестил руки на груди:
— Ну, так просвети меня, — саркастично предложил он.
Гермиона ткнула в него пальцем и голосом, дрожащим от напряжения, произнесла:
— Может, я и не знаю, что так тревожит тебя. Однако что-то определенно существует. И что бы это ни было, оно отравляет тебя изнутри и превращает в кого-то, кто мне незнаком, Гарри. И, возможно, даже в кого-то, кто мне совсем не нравится.
Она подняла взгляд к его лицу и оцепенела. Он стоял в совершеннейшем потрясении. Она абсолютно этого не ожидала и пошла на попятный. Ей и в голову не могло прийти, насколько важно ему её доброе отношение, насколько зависело его отношение к самому себе оттого, что он видел в ее глазах. Он тут же опустил голову, упрямо выставил челюсть, спрятал боль в глазах — но она успела это заметить.
Гермиона продолжила, уже не так резко:
— Я всегда восхищалась тобой, Гарри. Насколько любила, настолько и восхищалась. Не потому что ты смел — нет — потому что ты добр, и потому что всегда стараешься соответствовать выбранному высокому стандарту. И он куда выше, чем кому-нибудь даже в голову может прийти. Ты никогда не жалел себя, даже когда имел на это полное право. И когда я вижу, что ты, пользуясь тем, кто ты есть, пытаешься заставить кого-то почувствовать себя плохим или виноватым — так, как ты сегодня поступил с Люпиным — я понимаю: это не ты, Гарри.
Гарри не двигался. Он стоял, глядя в пол. Плечи его были напряжены. Гнев, совсем недавно обуревавший Гермиону, исчезал буквально на глазах. Она была ужасно измучена: все внутри протестовало против этого сознательного причинения ему боли, она разрывалась между ним и тем, что ей приходилось делать. Она даже потянулась к палочке, чтобы снять с него заклятье, но прежде чем она успела это сделать, он произнес:
— Да, я не должен был говорить это Люпину. Но ты все равно не понимаешь.
— Ну, так объясни мне.
Гарри прикрыл глаза:
— Я всегда знал, что рано или поздно наступит день, когда Вольдеморт ударит по тем, кто мне дороже и ближе всех. И всегда пытался подготовиться к этому. Будь ты на моем месте, и тебе пришлось бы делать выбор: либо ты решаешь никого не любить и спрятаться ото всех перед лицом этой постоянной угрозы. Или же ты клянешься защищать тех, кого любишь, не зависимо оттого, что может случиться. Я выбрал второе — в основном, благодаря тебе… — он открыл глаза и в упор взглянул на нее. Передо мной выбор: любить или потерять тебя… я не переживу, если потеряю тебя.
— А может, ты обижаешься на меня за это? — мягко спросила Гермиона.
— Может быть, — медленно ответил Гарри. Его руки были сжаты, словно он нервничал. Ей хотелось подойти к нему, однако она удерживала себя от этого. Он так давно не разговаривал с ней, не открывался перед ней — наверное, уже месяцы. — Да, наверное… я обвиняю тебя в том, что ты научила меня уязвимости. Да ты и сама знаешь, что это так. Давно. Это все — пути, по которым Вольдеморт может добраться до меня. Рон, Сириус. Драко…
— А что заставляет тебя предположить, что случившееся с Драко имеет какое-либо отношение к тебе?
Гарри захлопал глазами:
— А что еще это может быть?
— Я совершенно точно заверяю тебя, что люди, желающие убить Драко, делают это из побуждений, не имеющих к тебе никакого отношения, — проникновенно заметила Гермиона. — Поверь мне.
Судя по виду, Гарри не был готов согласиться с этим:
— Но…
— Ты эгоцентричен, не находишь? — мягко спросила Гермиона. — Не все в этом мире связано с тобой, Гарри.
Гарри не улыбнулся. Он стоял, потупив взгляд.
— Смотри, — он протянул руку и отдернул рукав, — смотри, у меня кровь на руках — это все кровь…
Гермиона присмотрелась и наморщила носик:
— Это не кровь, — авторитетно заявила она. — Это тыквенный сок.

