Но все соседи и друзья, пришедшие на крестины, ощущали свою сопричастность происходящему, и это потрясло Грея больше всего.
Крестины Лайама пробудили в нем не только писательское любопытство. Грея растрогали молитвы, непоколебимая вера священника и прихожан. В этой маленькой сельской церквушке он вдруг ощутил связь поколений, и возмущенный плач ребенка и солнечный свет, проникавший сквозь цветные витражи и озарявший деревянный пол, отполированный множеством преклоненных колен, только еще больше подчеркивали непрерывность традиции.
Здесь люди были не только единоверцами, разделяющими приверженность догме, но и единой семьей, сплоченным соседским сообществом.
И Грей страшно забеспокоился и разозлился, поймав себя на мысли, что ему тоже хочется стать членом этого сообщества.
Раздосадованный на себя и на Бриану, он застыл на пороге, следя за ритмично позвякивавшими спицами. Темно-зеленая шерсть лежала на коленях Бри, прикрытых белой ночной сорочкой. Настольная лампа освещала вязанье, но Бриана даже не смотрела на свои руки, они все делали автоматически.
По телевизору показывали черно-белое кино, звук был приглушен. Кэри Грант и Ингрид Бергман в облегающем вечернем платье обнимались в винном погребке. Фильм рассказывал о любви, недоверии и обретении счастья.
Почему-то – Грей предпочел не задумываться, почему именно, – он взбеленился, увидев, что Бриана не тоскует, а развлекается.
– Совершенно не обязательно было меня ждать. Бри подняла на него глаза, ни на минуту не прекращая вязания.
– А я не ждала.
Вид у него был усталый и раздраженный. Судя по всему, он так и не нашел то, что искал.
– Ты сегодня ел?
– Перекусил днем в баре.
– Значит, голодный… – Она убрала вязанье в корзинку. – Сейчас я подогрею ужин.
– Я сам могу подогреть, если захочу! – рявкнул Грей. – Нечего проявлять материнскую заботу! Ты мне не мать.
Бри напряглась, но, не подавая виду, снова села в кресло и взяла шерсть.
– Как хочешь.
Грей вызывающе посмотрел на нее.
– Ну?
– Что «ну»?
– Ну где же допрос? Почему ты не спросишь меня, где я был, что делал? Почему не позвонил тебе?
– Как ты правильно подметил, я тебе не мать, и твои дела меня не касаются.
Какое-то время слышно было только позвякива-нье спиц и расстроенный женский голос, сетовавший в телерекламе на то, что на ее новой блузке осталось жирное пятно.
– Ты хладнокровна, – проворчал Грей и выключил телевизор.
– А ты нарочно стараешься мне нахамить? – спокойно спросила Бриана. – Или просто не можешь сдержаться?
– Я пытаюсь привлечь твое внимание.
– Пожалуйста, я тебя слушаю.
– Тебе непременно нужно вязать, когда я с тобой разговариваю?
Видя, что Грей нарывается на ссору, Бриана решила проявить максимум уступчивости и покорно отложила вязанье.
– Так лучше?
– Мне хотелось побыть одному. Я не люблю шумных компаний.
– А я не прошу у тебя объяснений, Грейсон.
– Нет, просишь. Только не вслух. Бри начала терять терпение.
– А ты, оказывается, читаешь мои мысли?
– Это нетрудно. Мы живем под одной крышей, я сплю с тобой, и, естественно, ты считаешь, что я обязан докладывать тебе обо всех моих делах.
– Ты уверен, что я так считаю? Грей принялся расхаживать из угла в угол. Бесшумно и грозно, словно леопард в клетке.
– Может, ты даже скажешь, что совсем не сердишься на меня?
– Какая разница, что я скажу? Ты же читаешь мои мысли. – Бри положила руки на шерсть, уговаривая себя не ссориться с Греем. Он скоро уедет. Зачем омрачать последние дни ссорами и обидами? – Грейсон, я вынуждена тебе напомнить, что у меня тоже есть своя жизнь, дела, радости и заботы. Мой день прошел очень насыщенно.
– И поэтому тебе наплевать, где я был?
Да, но почему он так бесится? Разве он не этого добивался? Бри вздохнула.
– Ты прекрасно знаешь, что я рада, когда ты бываешь дома. Что я должна тебе сказать? Что я беспокоилась? Да, вначале мне было немного тревожно, но потом я подумала, что ты взрослый человек и можешь сам о себе позаботиться. Считаю ли я, что ты проявил черствость, не потрудившись поставить меня в известность о своем желании задержаться до поздней ночи? Тебе и так понятно, что да. Зачем толочь воду в ступе? Я сейчас ложусь спать. Если хочешь, можешь лечь со мной, а не хочешь – иди к себе и дуйся в одиночестве.
Однако Грей схватился за подлокотники кресла и не дал Бриане встать. Глаза ее расширились, но она, не дрогнув, выдержала его злобный взгляд.