55 
— Но ведь она была больна!
— Нельзя быть настолько больной, чтобы забыть свою маленькую одинокую дочь. Неужели можно быть настолько эгоистичной, чтобы утопить себя в своей собственной печали и не заметить горя других? И вместо того, чтобы поблагодарить вас за два года самопожертвования, она предпочла бежать от своих собственных проблем и оставить беззащитное дитя с удвоенным чувством вины?
— Я была уже не ребенок, мне было почти девятнадцать лет.
— Вы все еще ребенок, — жестоко сказал он. — Вы настолько добры, что почти глупы! Вы всем позволяете себя использовать, а особенно этой проклятой семейке на холмах.
— Но ведь они были так добры ко мне. Приглашали меня к себе домой и…
— Они не были добры. Они купили вас и лишили возможности возражать и сломили своими подарками. И сейчас вы просто стоите и блеете что-то, не осмеливаясь сказать «нет».
Это оказалось чересчур для Анны Марии. Слово «блеять» вызвало у нее смех, а за ним последовали и слезы. Она закрыла лицо руками.
— Не могли вы бы уйти сейчас? Мне… надо отдохнуть.
— Да, конечно, — он тут же поднялся. Немного постоял в нерешительности перед скрючившимся хрупким существом на кровати, глядя, как плечи поднимаются и опускаются от рыданий, которые она пыталась подавить.
Анна-Мария почувствовала, что ее щеку неловко гладят два пальца.
А потом дверь за ним захлопнулась.
Коль Симон мгновение постоял в темном коридоре у Клары, не решаясь зайти за Пером, который, разумеется, сидел на кухне и болтал с Кларой, пока она готовила ужин для Анны-Марии.
Коль прислонился к стене и закрыл глаза. Попытался выровнять дыхание, чтобы унять дрожь в теле.
Еще никогда ему не приходилось сдерживать себя так сильно, как сейчас, когда он прикоснулся к этому маленькому, изысканному созданию там, в комнате!
Ее мягкая, исцарапанная кожа. Ее отчаянные попытки скрыть свою беспомощность, свое горе из-за того, что кто-то напал на нее. Красота, ум, приветливый голос… Ее абсолютная доверчивость по отношению к нему — вперемешку с девичьей застенчивостью.
Таких девушек — одна на тысячи.
И она абсолютно недосягаема для потомка валлонских кузнецов, которого они называют Колем!
Усталый и отчаявшийся, он открыл дверь на кухню.
— Пошли, Пер! Нам надо на шахту.
10
Анна-Мария проснулась далеко за полдень и пришла в ужас. Рождественский праздник! А она проспала и не успела сделать все то, что следовало сделать!
Все пропало! Праздника не будет!
Как обычно, во всем обвиняя себя, она попыталась сесть.
О-о-о! Спина. И рука…
Она осторожно-осторожно спустила ноги на пол. И стоило ей только начать двигаться, как оказалось, что все не так плохо, как она опасалась. Ее тело быстро привыкло к новому состоянию и расслабилось. Ей удалось одеться, не испытывая при этом сильной боли.
Но она не смогла дошить ангельское облачение из самой простой ткани — с помощью такой процеживают сок из ягод или давят варенье.
Бедные дети, они так доверяли ей, и ничего не получат…
Вся ткань и костюмы куда-то пропали.
— Клара! — позвала она в тишине дома. В комнату робко вошла маленькая Грета в сопровождении младшей сестры.
— Мама в школе, — прошептала она, потому что ей не велели будить фрекен.
— А где все костюмы?
— Они готовы. Все наши мамы помогали.
— Ох, — с облегчением вздохнула Анна-Мария. — Как мило с их стороны!
— Да, потому что фрекен должна была выспаться, это сказал мастер. Он сказал, что вы совсем переутомились. У меня готова еда, фрекен, если вы хотите.
— Да, спасибо! А потом нам надо в школу.
Она быстро поела, и девочки проводили ее в школу. Она была благодарна им за это. По правде говоря, сама она не осмелилась бы идти одна.
«Какой же трусихой можно стать», — подумала она — вновь несправедливо по отношению к себе.
Грета и ее сестренка вели себя довольно загадочно. Они взволнованно хихикали, явно что-то предвкушая. «Погодите, фрекен, сейчас увидите!».
В школьном зале осталось только три женщины. Они украшали веточками можжевельника столы у дальней стены.
— Ну, вот и барышня, — с облегчением произнесла Клара. — Как вы себя чувствуете?
— Сейчас хорошо, спасибо! И спасибо за то, что помогли с костюмами!
55 
