Последние отзывы

  87  

Петр Дмитриевич краснеет, и Оля чувствует, что ему неловко перед ней за своего вечерника, а больше — за свою беспомощность дать отпор «племянничку». Петр Дмитриевич с озабоченным видом ест вишни, звякая ложкой о стакан и выплевывая косточки прямо на синюю в белый горошек клеенку.

А Валерку несет дальше. Подмигнув Оле, он притворно внимательно глядит на Петра, потом, наклонившись в его сторону и понизив голос до таинственного шепота, говорит:

— Иду я, значит, сегодня по базару и вижу — впереди фигура знакомая маячит. Подхожу ближе — Алевтина. Повисла у военного на руке, знакомый или нет — не успел разобрать: скрылись оба в толпе, только полковничьи звезды перед глазами блеснули.

Валерка явно перегнул, и Оля от неловкости заерзала на стуле. Алевтина — бывшая жена Петра, с которой он до сих пор не оформил развода, потому что еще питает к ней нежные чувства.

— Чего я ему, старому дураку, и талдычу, — с готовностью подхватывает баба Галя. — Нагуляет на стороне, а ты по гроб алименты платить будешь.

Петр Дмитриевич наскоро вытирает рот посудным полотенцем и, вскочив из-за стола, идет к большому сундуку в углу за печкой, где баба Галя держит запасы муки и круп.

— Ибрагим, Ибрагим, айда на лавке посидим, — зовет он, и кот, прыгнув на колени хозяину, кладет ему передние лапы на плечи и с ласковым мур-муром заглядывает в глаза. Петр гладит потрескивающую электрическими разрядами кошачью спину, улыбается виновато и беспомощно.

Баба Галя направляется к печке и сердито гремит тяжелыми чугунными конфорками. Валерка глядит на Олю, наслаждаясь триумфом.

В такие минуты Оля презирает Валерку всей душой, но, прежде чем ее презрение облекается в подходящие слова, он достает из-за пазухи толстую книжку и великодушным жестом кладет ее на стол.

— Держи, Петро, свою желанную и долгожданную «Королеву Марго». Дарю. На добрую память и с наилучшими пожеланиями от господина Дюма-старшего. А мы с вами, Ольга Александровна, едем на природу. Как говорят у их в Филадельфии — на уик-энд. Заметано?

Оля не возражает. Она уже успела полюбить эти, как ей казалось, ни к чему не обязывающие лихие поездки по степным просторам, вдоль все более обнажающихся в предчувствии зимних холодов лесопосадок, между распаханными, точно вывернутыми наизнанку полями. Там и дышится, и думается легко.

Валерка с шиком выжимает газ, и его новенький рубинового цвета «жигуль» срывается с места, точно сытый конь. Они вихрем проносятся по утопающим в багрянце садов окраинным улицам, мимо поросших величественными зарослями бурьяна развалин храма.

В степи пронзительно тихо и грустно оттого, что далекое безоблачное небо возвращает в памяти другое лето.

— Что, барышня, нос повесила? Воспоминанья гложут?

Валерка поворачивает к Оле смуглое лицо и пытливо смотрит на нее рыже-карими чуть раскосыми глазами. Машина замирает посреди ухабистой дороги, неровно прочертившей степь до самого горизонта.

Внезапно Валерка извлекает из-под сиденья банку с апельсиновым соком, бутылку «Столичной». И два хрустальных стакана, аккуратно завернутых в белоснежное полотенце.

— Как в лучших домах Лондона и Жмеринки, — провозглашает он, ловко смешивая в стаканах сок и водку. — Коктейль «Прекрасная незнакомка», а по-простому — «Недотрога». За то, чтоб это было не во сне. Давай до дна.

Оля видит, как дрожат тонкие длинные пальцы Валерки, крепко обхватившие стакан.

«Сейчас начнет объясняться в любви, — думает она. — Допьет и…»

— Если я скажу, что люблю тебя давно и страстно, — это прозвучит слишком красиво и до пошлости банально. Ненавижу и то, и другое. А посему говорить об этом не стану, и целовать тебя тоже, раз ты этого не хочешь. По глазам вижу, что не хочешь. Угадал? — Валерка едва заметно ей подмигивает. — Зато когда нас свяжут навеки узы законного брака…

— Будем надеяться, это случится не так уж скоро…

— А я и не говорю, что это должно произойти прямо сейчас, — почти грубо обрывает ее Валерка. — Хотя у меня и в храме господнем, и в загсе имеются свои человечки. Им шумни только — по первому разряду все устроят. Я, так сказать, довожу до твоего сведения свою программу-максимум.

Голос Валерки звенит и рвется на высокой ноте, и Оля понимает, с каким трудом дается ему эта игра в самоуверенность.

  87