68 
На этот раз Джонатан непременно хотел, чтобы фигуры надолго, минимум на сутки, сохранили свою подвижность, а потому он, аккуратно вскрыв плоть под мышками и на сгибах локтей и коленей, аккуратно ввинтил туда купленные в скобяной лавке шарниры и бережно проверил, будет ли работать эта сложная конструкция вообще.
До самого утра он сгибал и разгибал быстро застывающие конечности, доводя новые механические возможности кукол до совершенства, но управился, только когда солнце уже стояло в зените. А потом они с Платоном вместе установили кукол на плот, вместе пропустили под одеждой тонкие крепкие бечевки, вместе присоединили бечевки к установленному в центре плота огромному водяному колесу и вместе опробовали то, что получилось. Платон принялся вращать колесо, а Джонатан внимательно следил, не перетираются ли где идущие к колесу бечевки. И через полчаса удовлетворенно кивнул: конструкция работала, как швейцарские часы.
— Этой же ночью у парома и поставим, — устало махнул он рабу. — Хорошо получилось.
И старый ниггер счастливо улыбнулся.
Шериф Айкен прождал сержанта Кимберли до полудня следующего дня. А когда огромные часы отбили двенадцать раз, понял, что ждать дальше бессмысленно.
На всякий случай он послал вестового к Дэвиду домой, но там сержанта не оказалось, как не оказалось его ни в одной из городских пивных, ни в гостях у его не слишком здоровой тетушки и ни у кого из известных молодой жене друзей.
«Боже, Кимберли! Где ты? — бродил из угла в угол большого прохладного кабинета шериф. — Дай о себе знать, сволочь ты этакая!»
Но шли часы, а сержант все не появлялся, и шериф начинал медленно, но верно понимать, что, похоже, совершил ошибку и скоро наступит расплата.
У него ведь не было официальной санкции ни на то, чтобы посылать Дэвида Кимберли в пределы чужой частной собственности, и уж тем более у него не было санкций формировать собственную агентуру в обход управления полиции. У него вообще ни на что прав не было, и случись так, что сержанта нечаянно или даже умышленно подстрелили на огромных сахарных полях семьи Лоуренс, вся ответственность ляжет на него — шерифа округа Тобиаса Айкена.
Однако он знал: случись такое, его бы известили в течение двух-трех часов максимум, а тут — шли часы, и ничего. И в четыре часа пополудни шериф не выдержал. Взял из полицейской конюшни смирную, никогда не причинявшую никаких проблем лошадку и берегом реки, словно бродяга, прячась в густых зарослях и стараясь не привлечь ничьего внимания, по-воровски доехал до рокового острова. Огляделся по сторонам, слез, прокрался остаток пути до острова пешком и тщательно, дюйм за дюймом, осмотрел все, что сумел.
Следы крови он увидел сразу. Да, их пытались убрать; кое-где часть земли была снята ножом или даже лопатой, и все-таки она была повсюду: на траве, на земле, на тонких колючих ветках редких кустов шиповника. Но вот, кроме этой крови, на всем острове не осталось ни единого следа присутствия человека. Не было шалаша, в котором должны были жить его соглядатаи, не было их вещей и инструментов, и уж тем более не было многократно описанного в донесениях плота.
Шериф Айкен вытер взмокший лоб рукой и, покачиваясь, побрел назад, к оставленной неподалеку лошади. Сердце кололо словно шилом, в глазах плавали разноцветные красные и зеленые пятна, его тошнило, а ноги подгибались, отказываясь носить своего хозяина по земле.
— Господи… Дэвид… прости, — всхлипнул шериф.
Он уткнулся лицом в седло и вдруг вспомнил странным образом сбывшееся предсказание старого ниггера. Он был возле реки. Он был один. И он делал такое, о чем не хотел бы, чтобы кто-нибудь знал, — он плакал. Едва шериф это понял, он взял себя в руки, последний раз всхлипнул, вскочил в седло и, держась рукой за сердце, повернулся в сторону усадьбы Лоуренсов и с чувством произнес:
— Ты мне за все заплатишь!
Кусты шиповника сзади него шевельнулись, но шериф уже пришпорил кобылу и помчался прочь от этого недоброго места.
Первым увидел поутру этот странный плот, стоящий на якоре у переправы через огромную Миссисипи, паромщик. Поначалу он не придал этому особого значения, мало ли плотов в округе, но вскоре рассвело, и к парому потянулись местные жители, жаждущие перебраться на тот берег. Плот, а точнее, его ярко освещенные солнечными лучами странные пассажиры начали привлекать всеобщее внимание.
Это и впрямь была довольно странная компания. В центре стоял рослый полицейский сержант, а вокруг него в разных позах расположились четверо оборванцев того сорта, что промышляют сезонными приработками, а большей частью мелким воровством. И каждый из оборванцев периодически тыкал рукой вперед, в сторону пассажиров парома, а затем склонялся к уху сержанта и явно что-то шептал. Полицейский же с важным видом кивал и чиркал зажатым в кулаке карандашом в толстой, переплетенной кожей тетради. И каждый, кто случайно ловил на себе пустой взгляд оборванца, а затем понимал, что рукой указали именно на него, невольно вздрагивал и старался спрятаться за спины остальных пассажиров.
68 
