Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
35 
Над нами происходило прорастание небесного поля, и мы оба смотрели на это обычное чудо. Уже и говорить не хотелось – казалось, что совместное наблюдение за только что проросшими звездами сближает нас без всяких слов.
По мере того как песок остывал, небо опускалось ниже и звезды становились виднее.
Я снова захотел услышать голос Гули и повернулся к ней. Но она уже спала, закрыв глаза. Ее ровное нежное дыхание согревало ночную тишину. Я прислушивался к нему с таким тайным удовольствием, будто оно было чем-то запрещенным, а потому еще более желанным.
Трактор-спутник перевалил за какой-то небесный косогор и скрылся из виду, оставив позади себя неподвижность звезд. Я засыпал под тонкую музыку дыхания Гули. Остановившийся воздух тоже, кажется, слушал ее дыхание. И в тишине этой я почувствовал, как по моим ногам, укрытым полосатой плотной тканью, что-то ползет.
Замерев, я кожей теперь слушал это движение, пока не увидел на груди то ли скорпиона, то ли ящерицу, красиво остановившуюся, уткнув свой фантастический профиль в небо.
«Не шевелись», – приказал я себе мысленно. И так мы оба с этим ночным пустынным обитателем не шевелились, пока я не уснул.
Глава 28
Храп верблюдицы разбудил меня так резко, что уже открыв глаза, я несколько минут лежал, дожидаясь пробуждения тела. Солнце только-только поднималось, а значит и спал я недолго. Наконец я повернул голову к Гуле, но ее рядом не было.
Меня охватил непонятный страх, я ощутил некоторую чужеродную тяжесть на груди, посмотрел и увидел на полосатом покрывале такого же полосатого хамелеончика в неподвижной позе с задранной кверху головой. Только его круглые глазки как-то странно двигались, казалось, что вместе с немного выпуклыми глазницами. Поймав на себе мой взгляд, он замер, и взгляд его глазок тоже застыл на моем лице.
Хатема снова храпанула, фыркнула. Я оглянулся на нее – верблюдица вела себя явно беспокойно. Она переступала с ноги на ногу, оглядывалась на меня.
Потом шагнула назад, протащив за собой по песку мой рюкзак, к которому была привязана поводом.
Надо было вставать. Я попробовал мягко стряхнуть хамелеончика, но он так крепко вцепился лапками в полосатое покрывало, что почти стал его частью.
Помня, что хамелеоны не агрессивны, а скорее наоборот, я сам выбрался из-под покрывала. Поднялся на ноги и осмотрелся. Исчезновение Гули напугало меня. Если она куда-то пошла сама, то почему не сказала мне, а если… Тут по моей коже пробежался холод и я даже не стал продолжать эту мысль. Во рту было сухо и неприятно. Я подошел к канистре с водой, отпил глоток.
Снова осмотрелся по сторонам и к своей радости увидел метрах в двухстах от себя Гулю. Она несла охапку сухого кустарника.
По мере того как она приближалась, мое беспокойство менялось на возмущение, а потом и возмущение стало затихать, и когда она остановилась около Хатемы и опустила искореженные ветки на песок, не было во мне ни возмущения, ни даже обиды.
– Доброе утро, – сказала она, улыбнувшись. Чиркнула спичкой, и захрустел сложенный шалашиком костер.
– Доброе утро, – ответил я.
Гуля достала из своего баула железную треножку и котелок, установила эту походную конструкцию над костром, налила в котелок воды. Все движения ее были грациозны и точны. Я любовался ею, но в то же время возникло у меня какое-то родительское желание в воспитательных целях сделать ей замечание.
– Гуля, – я старался говорить как можно мягче. – Пожалуйста, не делай больше так. Я волновался…
Гуля обернулась. Ее красивое лицо выражало удивление, сменившееся через мгновение мудрой полуулыбкой.
– Не надо за меня волноваться, – сказала она. – Я здесь выросла… Это я должна за тебя волноваться…
– Почему? – теперь уже удивился я.
– Потому, что ты – мой и я должна заботиться о тебе…
– Я – твой, а ты – моя? – спросил я ее, произнося слова медленно и слишком членораздельно, сам вслушиваясь в них, боясь услышать нотки пошлости или банальности и еще больше боясь услышать их в ее ответе на этот странный вопрос.
– Нет, – спокойно сказала Гуля. – Ты – мой…
– А ты? – снова спросил я, начиная запутываться в ее логике.
– А я – рядом… Тебя спасла наша верблюдица…
– Так я, значит, ваш, а не твой, – сказал я, кивая, припомнив последний разговор с Джамшедом. Теперь для меня становился яснее смысл слов старика.
– Не обижайся, – Гуля улыбнулась, заглядывая своими карими глазами мне в лицо. – Ты – мой. Ты же сам меня выбрал?! Да?
35 
