Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
32 
– Нет, уже нет…
– Повезло тебе, – продолжал Джамшед. – Если б не Хатема – так бы и погиб совсем.
– Какая Хатема? – спросил я, оглянувшись на девушек, имена которых я уже знал. Джамшед кивнул в сторону верблюдов.
– Хатема кусок брезента заметила, подошла и стала тянуть… Мы ее кричали-кричали, потом подошли и тоже увидели. Вот, вытащили тебя… Не всем так везет…
– Спасибо, – сказал я и бросил взгляд на верблюдов, одному, а точнее одной из которых я был обязан жизнью.
– Шел куда? – спросил Джамшед.
– Форт-Шевченко.
– А зачем пешком? Я пожал плечами.
– Путешественник? – снова спросил Джамшед. Я вздохнул.
– Хреновый из меня путешественник, – искренне произнес я после недолгой паузы.
– Почему, – не согласился Джамшед. – Сюда дошел, значит, уже путешественник. А чего один, без женщины?
– Нет у меня женщины…
Джамшед задумался, потом обернулся и посмотрел на своих верблюдов.
– А зачем тебе Форт-Шевченко? – Джамшед снова посмотрел на меня.
Потрескивал костер, быстро поедая все новые и новые искореженные веточки кустарника, который Джамшед не глядя скармливал ему. И дочери его сидели тихо и неподвижно, словно бы и не слушали разговор.
– Я из Киева, – заговорил я медленно, пытаясь ответить так, чтобы не обманывать, но и не раскрывать полностью цель моего путешествия. – Хотел посмотреть на места, где Шевченко служил…
– Ты украинец? – удивился Джамшед.
– Нет, русский. Но живу в Киеве, всю жизнь…
Джамшед закивал.
– Хорошо бы тебе с Акырбаем встретиться, – задумчиво покачивая головой, произнес он. – Акырбай про акына Шевченко много знает. Он с его родней дружил…
– С какой родней? – удивился я.
– С казахской родней… С прапраправнуком, пока тот не потерялся в Каратау. Там вроде и теряться негде, а пошел и пропал…
– Да не было у него ни сыновей, ни внуков, – сказал я довольно резко.
– Ну, жениться он, ясное дело, не мог. Солдатам не разрешено было. А сына ему одна казашка, дочь пастуха, родила… С тех пор род продолжался, и в нем все мужчины хорошими акынами были. И последний, который в Каратау пропал, тоже славный акын был. Очень хороший был акын… Еще в советское время мог на ходу любую статью из «Правды» стихами пересказать. Вот какой был акын! Я такого ни до, ни после не слыхал!
А дочери Джамшеда сидели неподвижно и молча, как сфинксы, и стало мне от этого как-то не по себе. Даже верблюды или верблюдицы – и те шевелились, фыркали, издавали какие-то звуки, а от Гули и Наташи – ни вздоха, ни дыхания. А мне вдруг так захотелось женский голос услышать. Тем более что слышал я, как они с отцом разговаривали, пока я в юрте лежал.
– Джамшед, – осмелев, спросил я. – А почему они молчат? – И я кивнул на девиц.
– Мужчины разговаривают, – спокойно объяснил Джамшед.
Потом улыбнулся, словно догадался о моем желании. Что-то сказал дочкам по-казахски. Наташа сходила в юрту и вернулась с каким-то музыкальным инструментом, похожим на мандолину. И она запела, перебирая пальцами струны.
Пела она по-казахски. Ее приятный голос завораживал и, обладая какими-то магнетическими нотками, словно провоцировал на подпевание. Но хоть мелодия и была несложной, я даже подмурлыкивать не решился. И вдруг заметил, что пока Наташа пела, Гуля внимательно смотрела на меня, внимательно и очень смело. Я обомлел под ее взглядом, который словно светился в наступившей ночи, подсвеченной только костром и глубоким синим небом. Испуганно я перевел взгляд на Джамшеда и увидел в его глазах постоянную улыбку, но теперь эта улыбка словно ожила. А песня Наташи продолжалась и продолжалась, и я уже подумал, что их внимательные взгляды как-то связаны со словами этой непонятной мне песни.
Самым удивительным было то, что я не ошибся.
– Это песня про путника, которого спасает верблюдица и приводит в дом, где живут две девушки, – объяснил мне, когда стало тихо, Джамшед.
Я обалдел. Сначала не знал, что и сказать. Потом все-таки спросил:
– А что потом с этим путником в песне происходит?
– Отец девушек предлагает ему выбрать одну из дочерей, чтобы вместе с ней продолжить путь. Одна из дочерей красивая, вторая – нет. Одна его никогда не полюбит, вторая будет любить и помнить о нем всегда. Но он выбирает не ту, которая будет любить его, и уходит вместе с ней…
– А потом? – спросил я, облизывая пересохшие губы.
– Она не допела, – сказал Джамшед и сам вздохнул. Я перевел взгляд на Наташу. Она сидела молча, опустив свой инструмент на песок. Я посмотрел на Гулю и снова встретился с ее внимательным взглядом. И тут же отвел глаза, все еще сбитый с толку словами этой песни.
32 
