83 
– Дурни, – рассудил Добродей, и эти слова растворились в тишине. – А что Дира? Успокоилась?
Дверь распахнулась. На пороге возник Живач.
– К-княгиня заперлась в своих п-покоях, с не-ей два священника. И слуги пы-пытаются у-уговаривать, и я-я пытался.
– А она?
– Ре-ревет бе-белугой. На все, го-оворит, воля Ггоспода. И ммолится, ммолится… И-искать прежде станут здесь, д-думаю. Р-разве не-е ясно, если тела не-ет – лю-убимая жена могла у-умыкнуть. Что любила е-его, всем известно. Т-так-то.
Добродей сжал зубы, стараясь не выдать чрезмерную горячность, размышлял вслух:
– Стало быть, Олег вот-вот в гости пожалует? Это вчера ему недосуг было – говорят, как только с Осколодом покончил, на капище отправился с самим Ярооком. Хотя к чему, когда сам мурманин до мозга костей?! А сегодня, значит, уже вернулся. И порядки свои наверняка сегодня же наводить станет…
– Г-го-оворил… Она и-и слушать не-е хочет, – повторил Живач.
– А мы? Про нас ты сказал?
– Да, – отозвался дружинник, и это слово прозвучало как приговор. Он рухнул в полном вооружении на ложе и прикрыл веки. – Однако т-твоя очередь до-озор нести. Ежели что-о – услышишь. Ти-ихо не покажется…
Едва Солнцебог снова покатил колесницу – еще у самого виднокрая, Добродей взбежал по крутой лестнице к знакомой двери. Прислушался. По ту сторону – тишина. Он постучал, потом ударил, но тихо, после ж бухнул так, что доски задрожали.
– Княгиня! Это я! Добродей! Открой!
В ответ раздался приглушенный рев, что-то тяжелое грохнулось об пол.
– Открой! – он сбавил тон. – Ирина! – проговорил он и вовсе ласково.
За дверью стихло, но дверь по-прежнему не поддавалась.
– Эй, кто там вместе с Дирой? Откройте! Иначе… Иначе… Откройте, будь вы неладны!
Молчание было гнетущим, Добродей уже приноравливался вышибить дверь – что толку беречь княжеское имущество или княгиню, если головорезы Олега поступят так же. Но тут лязгнул засов, створы приоткрылись. В щель просунулось иссушенное морщинами лицо.
Священник едва держался на ногах. Трясущейся рукой указал на богатое, устланное мехами ложе княгини. Сообразив, что попы отворили дверь втайне от владычицы, в миг, когда та забылась тяжелым сном, Добродей встал на цыпочки, пошел тише лисы. Дверь в палаты сразу же заперли.
Огляделся. Роскошные покои походили на поле брани. Дорогие светильники валялись на полу, вся утварь перевернута, ткани изорваны. Среди лоскутов Добродей различил драгоценные наряды госпожи. Золотое шитье стало беспомощной тряпкой, уподобилось своей хозяйке. Гребни, фибулы, пояса валялись под ногами…
Диру застал на постели ничком. Рядом – икона Святителя Николы.
Шел беззвучно, но женщина почему-то встрепенулась, подняла голову. На Добродея уставились красные от слез глаза. Лицо Диры сплошь покрыто царапинами, платье разодрано на груди. Она смотрела непонимающе, больше походила на лесную ведьму, нежели на дочь благородной крови.
– Княгиня, – прошептал Добродей и поклонился в пояс. – Это я, Добродей. Ты узнаешь меня?
Женщина молчала. Смотрела так, будто все еще пребывает в дурмане сна.
– Что с ней? – еще тише спросил дружинник.
– Убивается, – отозвался священник. Одежда на обоих служителях также изорвана, на лицах тоже виднелись царапины, волосы всклокочены.
«Успокоить пытались», – подумал Добродей.
Он все-таки приблизился к ложу, опустился на колено.
– Ирина, – шепнул Добродей. – Олег взял Киев. Он расставил своих людей повсюду, на башнях, на стене, у застав. Занял площадь. Это было вчера.
Женщина молчала, смотрела во все глаза.
– Нашу дружину Олег не тронул и в терем княжеский не соизволил. Знал, что за тебя мы костьми ляжем. Но то вчера. Сегодня он придет. И ты должна решить, как быть. От твоего слова зависят наши судьбы. Многие из нас уже сомневаются, готовы довериться Олегу, потому как речет красно, обещает защищать народ. Но мы до сих пор твои слуги.
Сегодня ночью охраняли тебя, знали – в беспамятстве от горя. Новгородцы не сунулись, но под частоколом сторожили. Что делать сейчас? Ты выйдешь к народу? Ты будешь бороться за град, где правил и твой отец, и твой муж?! Сын Рюрика, коего привез Олег, юн годами…
– Осколод, – прохрипела Дира.
Добродей вздрогнул – никогда голос этой женщины не звучал так. Всегда был звонким, ласкающим, красивым до того, что рассудок мутился, а теперь…
– Убит. И ты это знаешь. Да хранит Господь раба своего, Николая!
83 
