Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
22 
Впадать в истерику было глупо, поэтому она порадовалась тому, что он так и не обернулся, а значит, не увидел ее малинового румянца, и спросила негромко:
– Тяжело было одному растить ребенка?
– Да нет... Сейчас тяжелее. А тогда я об этом не думал. Таскал ее за спиной в кульке, как индейцы своих детей, кормил из рожка. Зимой-то с пеленками возня, а летом она голышом бегала. Вот теперь стало труднее. Мю растет. Задает вопросы, на которые я не знаю ответа. Я только сейчас начал понимать, как нам не хватает Мэри Лу. То есть я-то, для себя, это знал... В общем, сама видишь, объясняльщик из меня паршивый.
Морин спросила слегка охрипшим голосом:
– Ты... сильно по ней тоскуешь?
Билл ответил не сразу.
– Понимаешь, так сразу и не скажешь. Я почти с ума сошел, когда она умерла. Во всяком случае, жить мне тогда не хотелось. Может быть, если бы мы были старые или она долго болела – тогда другое дело, но она сгорела в один день. Представляешь – сегодня утром она еще смеялась, играла с Мю, варила бобы – а завтра утром я уже зашивал ее в саван. С этим трудно смириться.
– Билл, прости, я не должна...
– Нет, Ничего. Я ведь никогда об этом не говорил, а может, и зря. Вот... Потом Мю заплакала, потому что есть хотела и описалась, а коровы мычали, потому что у них вымя болело от молока. Надо было ехать на дальние пастбища... В общем, некогда было умирать. Потом привык.
Я ее на холме похоронил. Ты, когда с Мю подружишься, попроси ее, она тебя сводит. Или сама отведет, без просьбы. Это ее секретное место. Там она с матерью разговаривает. Когда она еще совсем малышка была и мы возвращались с пастбищ, я каждый день с ней приходил на холм и рассказывал про Мэри Лу. Меня все чокнутым считали, мол, она такая маленькая, все равно ничего не поймет. А Мю потом мне выдала почти все эти рассказы. Стало быть, запомнила.
– Билл...
– Ты не думай, я не то чтобы...
– Билл, прости меня.
Он резко развернулся, навис над ней скалистым утесом, взял крепко за плечи, вглядываясь в осунувшееся лицо девушки.
– Вот это ты брось, учительша. Не извиняйся за то, в чем нет твоей вины. Если кто и виноват, так это я. Негоже пользоваться моментом и лезть под юбку к перепуганной девчонке.
– Билл...
– Я виноват, Морин. Больше такого не повторится. А что до Мэри Лу... Между нами она не стоит, да и не рыцарь я, который верность одной даме всю жизнь хранит, тихо занимаясь рукоблудием по углам.
– Билл...
– Любил я ее, очень любил. Но она умерла. Ее больше нет, ни здесь, ни где в другом месте. Попы говорят, на том свете можно встретиться, но только я свою Мэри Лу лучше знал, чем все попы в мире. Она бы нипочем не одобрила, если бы я дожидался скорой смерти и встречи с ней на небесах. Она жить любила. Смеяться. Песни петь. Верхом скакать по прерии, голышом. Дочку нашу любила.
Я спал с женщинами, Морин. Но ни одну из них не хотел ввести в свой дом. Познакомить со своей дочерью. Обещать что-то. Наверное, если такая найдется, я узнаю об этом как-то. То, что я к тебе... полез, извини. Больше не повторится. Это выброс адреналина, так в армии нас учили. Ты не бери больше это в голову, ладно? Я очень надеюсь на тебя, поняла? Ты можешь спасти нас с Мю. Это – самое главное. Ну что, мир?
Она подала ему руку – а лучше было бы этого не делать. Потому что от прикосновения жесткой широкой ладони Билла по жилам Морин мгновенно побежал жидкий огонь, стали ватными и слабыми ноги. Возможно, там, у перевернувшегося джипа у них и случился выброс адреналина. Несомненно и то, что этот красивый, сильный парень уже справился с собой и говорит ей чистую правду. В таком случае у Морин Килкенни только один выход: стиснуть зубы, загнать свои страсти поглубже в сердце и просто попытаться выполнить свою работу, помочь Биллу и его дочери по мере возможности – а потом как можно скорее сбежать отсюда. Вернуться в тихий, размеренный мир без гроз, прерий, инфернальных ранчеро и брутальных ковбоев, загнать свои гормоны в соответствующие рамки, завести себе приличного бой-френда, выйти замуж...
Из теплого тумана за спиной Билла вырвалось чудовище. Косматый и лохматый зверь, величиной с медведя, распластался в прыжке, оскалив такие зубы, что любой волк в обморок упадет. Не то что Морин Килкенни...
Билл подхватил бесчувственную Морин на руки и сердито отпихнул визжащее от счастья чудовище ногой.
– Сдурел, охламон? Сколько я говорил, на людей не бросаться?! Она же не нападала на меня. Визжи теперь, валяйся пузом кверху. У, балда!
22 
