Глава 41

Николас

Он видит, как руки совершенно незнакомых людей мнут и ощупывают тельце его сына. Над Максом стоит Джон Дорсет. Сегодня ночью он дежурный педиатр в Масс-Дженерал. Каждый раз, когда его пальцы касаются животика младенца, тот взвизгивает от боли и сворачивается в тугой комок. Это напоминает Николасу морские анемоны, с которыми он в детстве играл на карибских пляжах. При малейшем прикосновении они сворачивались вокруг его пальцев.

Вечером Макса было очень трудно уложить спать, хотя само по себе это не вызвало у Николаса особой тревоги. Что его не на шутку обеспокоило, так это то, что через каждые полчаса ребенок просыпался с таким криком, как будто его пытали, при этом по его щекам скатывались круглые прозрачные слезы. Когда Николас решил сменить ему подгузник, то чуть не отключился при виде такого количества загустевшей крови.

Стоящую рядом с ним Пейдж трясет. Как только Макса занесли в отделение неотложной помощи, она схватила Николаса за руку и уже не выпустила ее. Николас чувствует, как ее ногти впиваются ему в кожу, и он благодарен ей за это. Ему нужна эта боль. Она помогает ему осознать, что он не в кошмарном сне, что все это происходит наяву.

Входит Джек Рурк, постоянный врач Макса, наблюдающий его практически с рождения. Он ободряюще улыбается Николасу и проходит в смотровой кабинет. Оба врача склоняют головы, о чем-то совещаясь над дрыгающимися ножками малыша. Николас беспомощно стискивает кулаки. Он хочет быть возле сына. Он должен быть там.

Наконец Джек выходит к родителям. Уже наступило утро, и в отделении начинают появляться медсестры. Николас знаком с Джеком еще со времени совместной учебы в гарвардской медицинской школе, но все эти годы они практически не общались. Внезапно Николаса охватывает приступ ярости. Он зол на себя за то, что не встречался с Джеком, не приглашал его вместе пообедать, не рассказывал ему о здоровье Макса… Если бы он все это делал, болезнь не застала бы их врасплох.

Он обязан был обратить внимание на эти симптомы! И это беспокоит Николаса больше всего остального. Как мог он, врач, пропустить нечто столь очевидное, как объемное образование брюшной полости? Как он мог этого не заметить?

— Николас! — окликает его Джек, наблюдая за своим коллегой, который поднимает Макса и усаживает его на столе. — Мне кажется, мы поняли, в чем дело.

Пейдж наклоняется вперед и тянет Джека за рукав белого халата.

— Макс в порядке? — еле слышно шепчет она, глотая слезы. — Он поправится?

Джек игнорирует ее вопрос, чем выводит Николаса из себя. Пейдж — мать, она сходит с ума от беспокойства, и никто не имеет права с ней так обращаться. Он уже открывает рот, чтобы сделать Джеку замечание, как Джон Дорсет проносит мимо них Макса. Увидев Пейдж, Макс тянет к ней ручки и начинает плакать.

Из горла Пейдж вырывается странный звук. Это нечто среднее между воплем и воем. Но она не пытается забрать у врача ребенка.

— Мы сейчас сделаем сонограмму, — говорит Джек, обращаясь только к Николасу. — Если наш диагноз подтвердится и образование действительно находится в тонкой кишке, мы поставим ему бариевую клизму. Это может уменьшить интуссусцепцию, но все зависит от тяжести повреждения.

Пейдж с трудом отводит глаза от двери, за которой исчез врач с Максом на руках. Потом хватает Джека Рурка за отвороты халата.

— Объясните мне! — кричит она. — Объясните мне нормальным языком!

Николас обнимает Пейдж за плечи, и она прячет лицо у него на груди. Он шепотом рассказывает ей то, что она хочет услышать.

— Они считают, что проблема заключается в тонкой кишке, — объясняет он. — Она вроде как сложилась сама в себя. Если не принять меры, она лопнет.

— И Макс умрет, — шепчет Пейдж.

— Только если врачи не смогут исправить ситуацию, — говорит Николас и уверенно добавляет: — Но они смогут. Это нетрудно.

  186