Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
32 
Ты ждала меня, не ложилась спать. Поднимала одеяло, чтобы я под него забрался, обнимала меня, когда мне нужна была твоя поддержка. Иногда мы включали свет и играли в «Старую деву». Иногда придумывали истории о привидениях или распевали песенки из телевизионной рекламы, но бывали времена, когда нам оставалось только слушать. И тогда мы слышали, как мама взбирается по лестнице наверх и запирает за собой дверь спальни. За ней, метая громы и молнии, шел отец, и через несколько минут нам приходилось затыкать уши. Мы выбирались из твоей комнаты, на цыпочках спускались вниз в поисках следов ссоры — разбитой вазы, окровавленной салфетки, и тогда мы задерживались подольше. Но чаще всего мы ничего не находили — обычная гостиная, которая создавала иллюзию того, что мы обычные счастливые американские дети.
Когда несколько месяцев спустя мама застала меня в твоей комнате — так случилось, что в то утро мы проснулись позже, чем она, — отцу она говорить ничего не стала. Она перенесла меня, сонного, в мою комнату и велела никогда больше по ночам не ходить к тебе. Но когда все повторилось, мне даже пришлось расплакаться, чтобы меня выслушали. Отец прибежал наверх и рывком открыл дверь моей комнаты. И не успел я задуматься о последствиях, как ты протиснулась под его рукой и встала рядом со мной. «Уходи, папа, — сказала ты. — Ты не ведаешь, что творишь».
На следующий день мама купила мне это устройство. В каком-то смысле оно работало — я мало что слышал из их перебранок. Но я не мог уткнуться тебе в шею, пахнущую детским шампунем и тальком, не мог слышать твой голос, напевающий мне колыбельные. Мне осталось одно утешение — смежная стена у наших комнат, в которую я мог поскрестись условным сигналом, а ты мне ответить. Это единственное, что мне оставалось, да еще шум воды, где нет ни души, шум, который настойчиво вытеснял глухие звуки, когда отец бил маму, а потом обижал тебя, снова и снова.
Сверните на шоссе 89 до Солт-Лейк-Сити. Там есть вода, которую нельзя увидеть. Передавай привет Ребекке.
Как всегда ваш, Джоли.
16
Ребекка
25 июля 1990 года
Когда я вижу свое отражение в окне грузовика, то понимаю, почему никто не останавливается, чтобы меня подвезти. Я три часа шла под дождем и еще даже до шоссе не дошла. Волосы прилипли к голове, а лицо напоминало яйцо всмятку. Руки и ноги в грязи: я похожа скорее на ветерана вьетнамской войны, а не на человека, который путешествует автостопом.
— Слава богу, — бормочу я себе под нос, и изо рта у меня вырывается облачко пара. Массачусетс это вам не Калифорния. На улице градусов десять, не больше, и хотя стоит июль, только-только рассвело.
Меня больше не пугают дальнобойщики — после того, как я пересекла всю страну. В большинстве своем они не такие уж и страшные, как кажутся, как и так называемые крутые ребята в школе, которые отказываются бить первыми. Водитель этого грузовика выбрит наголо, от макушки вдоль шеи у него вытатуирована змея. Я улыбаюсь ему.
— Пытаюсь добраться до Нью-Гэмпшира.
Водитель недоуменно таращится, как будто я назвала штат, о котором он раньше никогда не слышал. Он что-то громко произносит, явно обращаясь не ко мне, и неожиданно на пассажирском сиденье появляется еще один человек. Я не сразу понимаю, кто это — парень или девушка, но такое впечатление, что этот человек только-только проснулся. Она — нет, все-таки он — взъерошивает волосы, сморкается, прочищая нос. Меня вновь пробивает дрожь — я понимаю, что для меня в кабине места нет.
— Слушай, — говорит водитель, — а ты, случайно, не из дома сбежала?
— Нет.
— Она что, дура? — Он искоса смотрит на меня. — Мы несовершеннолетних не подвозим.
— Несовершеннолетних? Мне восемнадцать. Я просто сейчас так выгляжу. Уже несколько часов голосую.
Парень на пассажирском сиденье в рубашке «Уайт снейк» с обрезанными рукавами поворачивается в мою сторону и усмехается. Двух передних зубов у него не хватает.
— Восемнадцать, говоришь? — Сейчас я впервые понимаю, что значит, когда тебя раздевают глазами. Скрещиваю руки на груди. — Пусть лезет в кузов, Спад. Поедет с остальным мясом.
Оба начинают истерически хохотать.
— В кузов?
Парень в «Уайт снейк» указывает большим пальцем.
32 
