122 
— Почему вы не убили меня? — спросил Марат, медленно сдавливая складки кожи на щеках раба. — Почему? Это было так легко!
Старик дернулся.
— Носорогов — умеете, а меня — не догадались! Я ничего тут не знал! Я едва прилетел! Почему вы не убили меня, почему?
Разжал пальцы.
Быстроумный был мертв. Может, даже не задохнулся, а просто сердце остановилось от сильного испуга.
Марат вытянул из-под мертвого одеяло, сальное, долыса вытертое, когда-то служившее плащом, — два десятка шкурок детенышей земноводной собаки ушло на его изготовление, и Глава Четырех Племен гордился своей мантией не меньше, чем круглым камнем с дырой. Накрыл убитого, вышел.
Пахло дымом, обугленным мясом, вечерней сыростью. От костров доносились голоса, смех. Где-то хлопали в ладоши и пели.
Потому что они маленькие и слабые. Потому что они испугались. Потому что они дикари, а ты — сын своего века, вооруженный знаниями великой цивилизации.
Точнее, тогда ты был сыном своего века. Но за девять лет Золотая Планета превратила тебя в своего раба, в местного жителя, в дикаря среди дикарей. В грязного пожирателя плодов черной пальмы. Ты не выдержал испытания сладостью. За это ты обязан убить своего сумасшедшего приятеля, Соломона Грина. А потом себя.
Еще надо бы взять огромный кусок самого крепкого камня и простыми знаками высечь на нем простой завет:
Кто первый назовет себя рабом — того убей сразу.
Кто первый назовет себя хозяином — того тоже убей.
И убивай каждого, кто решит, что он раб; и каждого, кто решит, что он хозяин.
И если внутри тебя живет раб, не дави его по капле, а убей сразу, так жестоко, как только сможешь.
И если внутри тебя живет хозяин — убей еще более жестоко. Топчи, ломай, рви на куски.
Оставить этот камень надо в таком месте, чтобы он простоял как можно дольше.
Конечно, дожди и ветры уничтожат строки завета раньше, чем здесь изобретут колесо или научатся сплавлять железо с углеродом. Можно создать клан хранителей завета, пусть сдувают со скрижали мельчайшие пылинки.
Но создание клана хранителей само по себе уже потребует превращения дикарей в рабов. Так что эту идею надо еще обдумать.
5.
Он проснулся с ощущением стремительно надвигающейся смерти и закричал, но маленькая четырехпалая ладонь зажала ему рот. Нападавший обхватил Марата ногами выше пояса, словно капканом, сдавил бедрами локти, вцепился, прилип, а на горло давило прохладное лезвие. Дикарь был очень крепок, а главное — действовал умело. Справившись с паникой, Марат вспомнил, что он вдвое сильнее любого самого крепкого местного жителя, рванулся всем телом, оба покатились по полу, ударились о стену, скользкую от лишайников, однако руки освободить не удалось, а зазубренный металл по-прежнему давил — не больнее, но и не слабее.
— Тихо, тихо, — шептал абориген на языке равнины, и повторял тот же совет на языке берега, и продолжал напрягать мускулы, вжимаясь в Марата, вклеиваясь, а когда тот попробовал укусить убийцу за пальцы — усилил нажим клинка.
— Тихо, — опять произнес он, шепелявя. — Это я, Хозяин Огня… Это я. Муугу.
Осторожно убрал ладонь с лица Хозяина Огня.
Марат ощутил непривычное облегчение и приказал:
— Убери нож. Или я убью тебя.
— Нет, Хозяин Огня. Я тоже могу убить тебя.
— Тогда убей.
— Не теперь, Хозяин Огня. Не теперь.
Марат расслабил мускулы — дал понять генералу, что не намерен сопротивляться, — и перевел дух.
— Я узнал тебя по запаху, — соврал он. — И еще… Тут кто-то есть. Женщина.
Из мрака донесся легкий вздох, и Ахо прошептала короткое заклинание. Попросила Первую Дочь Первой Матери, Хозяйку Верха укрепить ее в делах.
— Я убью вас обоих, — пообещал Марат.
Муугу сильнее надавил ножом.
— Не теперь, — сказала Ахо.
В ее треснувшем старушечьем фальцете было спокойствие и равнодушие, она совершенно не боялась ни гнева Хозяина Огня, ни собственной гибели. Горько было слышать бесстрастное «не теперь» от женщины, когда-то горячей скороговоркой шептавшей клятвы в вечной любви.
— Ты права, женщина, — яростно прорычал Марат. — Не теперь. Сначала я созову всех. Пусть люди четырех родов увидят, как умирает тот, кто решил сделать зло Хозяину Огня.
Ахо усмехнулась.
— Люди четырех родов не придут, — сказала она. — Сегодня ночью род шгоро-шгоро снялся с места и ушел на свои земли. К отрогам гор. Туда, где жили их предки. Так решила я, мать их рода. Люди шгоро-шгоро больше не могут жить на земле рода пчо. Это неправильно.
122 
