Лёгкий, ненавязчивый романчик 
39 
— Сколько?!
— Один доллар пятьдесят центов. Двойная ставка, потому что, — гном выразительно покосился на кровавую дорожку, — работы много.
* * *
— Эй-парень, как думаешь, он сдохнет до заката?
Вздохнув, я медленно повернулся на каблуках.
— Толстяк… если ты и дальше будешь подкрадываться к людям со спины, у тебя есть все шансы отправиться в ад раньше него.
— И не думал подкрадываться! — возмущенно фыркнул гобл. — Наоборот, ыхых, топал сапожищами как пьяный тролль. Но если кто-то плохо слышит, потому что забил навозом уши — это не мои проблемы.
— Нет уж, зеленый, это как раз твои проблемы.
— Да брось. И эта… спорим на пять долларов, что кровосос не увидит захода солнца?
Оглянувшись через плечо, я снова посмотрел на висельника. Он уже перестал раскачиваться, но, судя по доносившемуся скрежету, по-прежнему пытался перегрызть кляп. Дымок… да, тянущийся к солнцу дымок за последние несколько минут определенно стал гуще.
— И пяти центов не поставлю.
— Соображаешь, — протянул гобл. — Будь на нем тряпье, куда ни шло, а так, нагишом, он и часа не протянет. Подождем?
— Нет.
На самом деле я был бы совсем не прочь глазеть и дальше. Но вот незадача: то же странное чувство, что в салуне приклеило мой зад к стулу, сейчас настойчиво гнало меня из толпы зевак. Будто молоточками по вискам — прочь, прочь, прочь…
Я помотал головой, однако наваждение и не думало спадать. Наоборот — меня словно накрыло стеклянным колпаком — звуки отдалились, стали глуше, а лица стоявших вокруг людей дрогнули, причудливо искажаясь. Выпученные глаза… разинутые в безмолвном крике рты… я сам чуть не заорал от ужаса, и тут в кольце перекореженных масок появилось одно нормальное лицо.
Точнее — зеленая клыкастая харя.
— Говорят, они забавно вспыхивают. — Толстяк достал откуда-то из-за спины маленькую бутылочку, насадил её пробкой на левый клык, откупорил и выплеснул содержимое в пасть. — Пшикают на манер спичечной головки. Пых и все.
Гобл достал вторую бутылочку и откупорил её о второй клык.
— Что это?
— Наштой моши гремушей шмеи, — прошепелявил гоблин. — Ошень шабористая штука. Хошешь? — неожиданно спросил он, судя по ухмылке — не сомневаясь в ответе.
— Хочу, — сказал я и, не дожидаясь, пока Толстяк опомнится, выдернул бутылочку из лапы и опустошил в два глотка.
Это было… ну, примерно, как если бы я целиком заглотал снеговика, у которого на месте кукурузного початка дымилась динамитная шашка. Бабах — мятная свежесть взрывается во рту, свистит из ушей, поднимает волосы дыбом, лавиной скатывается по горлу в живот и уже оттуда брызжет во все стороны, до самой кожи, пробиваясь сквозь неё капельками ледяной испарины.
— Уф-ф… моча гремучей змеи, говоришь. Я запомню.
— Наштоянная на шелебных травах. — Гобл, отступив на шаг, принялся сдирать с клыков пробки. — Штаринный решепт, шохранился только у Йо-Боровачки. Между прочим к старой троллихе за этим пойлом даже из Канады приходили.
— Между прочим, — я двинулся вперед, заставив гоблина пятиться еще дальше. — Я так и не увидел своих денег, Толстяк.
— Каких еще денег?
— Опять?!
— Ах, этих… а они вовсе и не твои были.
— Да неужели.
— Ыгы. Напряги память, эй-парень. Я просто сказал, что знаю, где они зашиты, а ты — не знаешь.
Я огляделся — мы уже выбрались из толпы около виселицы и даже успели отдалиться шагов на пять — и потянулся к кобуре.
— Эй, ты чего?
— У тебя плохо с арифметикой, Толстяк? — участливо спросил я. — Ну да, конечно, ты же всего лишь гобл. Так вот, запомни: три доллара меньше сорока пяти, но больше, намного больше, чем ничего. Впрочем, — на этот раз пришла моя очередь ухмыляться, — можешь и не запоминать.
— А как насчет… — голос Толстяка упал до шепота, — большой кучи денег, эй-парень?
— Если предлагаешь их ты — никак. Игры кончились, гоблин. Твоя игра кончилась.
Ремешок на кобуре расстегивался туго, но сейчас меня это ничуть не волновало — скорее, наоборот, устраивало. Стрелять я не собирался, вот припугнуть чертова нелюдя — дело другое.
Приятно считать, что гоблины — трусы. Возможно, некая доля правды в этих слухах есть, особенно если сравнивать с орками. Там, где орк с ревом бросится в атаку и даже полумертвый, постарается перегрызть глотку-другую или задушить врага собственными кишками, гоблин три раза пересчитает врагов, тихо слиняет и вернется ночью — сыпануть горсть отравы в котелок над костром, повязать спящему часовому элегантный галстук из конского волоса…
39 
