Последние отзывы

  146  

Освободил вторую руку. Остатки повязки прилипли к ранам, к голому мясу. Он опять выплюнул крошево, выпрямился и завыл, как зверь. Огляделся. Воздух вдруг опрозрачнел, стал сухим и колким. Сквозь мрак, сверху вниз, падало обильное, легкое, ледяное. Стоять на одном месте не было никакой возможности, ступни онемели, икры сводило судорогой – пришлось опять бежать. Пропитавшиеся водой и грязью полы халата хлопали по коленям. Отвыкшие за месяц неподвижности, руки безвольно болтались.

Были когда-то два великих игрока, Крутов и Макаров. А пришей им пальцы к брюху, выгони их босиком в заснеженный лес, да в памперсе, да чтоб сзади преследовали с кувалдой наперевес – еще неизвестно, как повели бы себя прославленные спортсмены…

Глотая слезы боли и ужаса, облизывая кровоточащие пальцы, заворачиваясь в липкий халат, Никитин метался по лесу, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь ориентир.

Вдруг увидел огни. Побежал, скользя и обмирая. Приблизился. Башкой вперед продрался сквозь кусты.

Ему открылась излучина реки, лед и расчищенный от снега пятачок на льду. В бледном свете фонаря несколько мальчишек в валенках и драных зипунах старательно ругались и гоняли шайбу.

– Мальцев проводит силовой прием! – орал один.

– Харламов бросает от синей линии! – вторил другой.

– Эспозито отражает! – возражал третий, голкипер, облаченный, поверх пацанского пальтуганчика, в промасленный взрослый ватник, задом наперед, а-ля вратарский панцирь.

– Повторный бросок Харламова! Добивание!..

Стук клюшек и тонкие азартные вопли приглушал снегопад.

Никитин узнал мальчишку-вратаря и побежал, понимая, что обязательно надо сказать что-нибудь хорошее этому мальчишке. Приободрить. И напророчить, что мальчик станет прославленным игроком, звездой хоккея. Потом – депутатом областной Думы и президентом Фонда ветеранов спорта. Пусть мальчик ничего не боится, смелее выходит под удар. Боль, усталость, травмы – не бойся.

О себе забудь, думай о команде. Не сходи с места. Знай правила игры. И ничего не бойся.

Бойся только одного: чтоб пришлось тебе однажды голым и окровавленным бежать через черный лес, спасаясь от тех, кто придет наказать тебя за твою глупость и жадность.

8. Зиндан

– Что-то долго ехали, товарищ начальник.

Полковник Мудрук – руки в карманах – вошел и с отвращением огляделся.

– Снегопад, – сказал он. – Гололед. Два раза чуть с трассы не вылетел. Что тут у тебя?

– Похищение, вымогательство и убийство.

– Приведи себя в порядок.

Капитан посмотрел в зеркало и вздрогнул. Увиделось там мокрое, словно мышь, содрогающееся в ознобе животное, с ног до головы засыпанное серой штукатурной пылью; глаза дико блестят, ладони – в запекшейся крови. Не офицер милиции, а кошмарный монстр.

– Виноват.

– Бригаду вызвал?

– И бригаду, и скорую.

Полковник несколько раз ударил в пол подошвами, стряхивая с ботинок снег – как будто пришел в гости.

– Где тела?

– Оба в подвале.

– Показывай.

– Товарищ полковник, вы бы окурочек здесь не бросали. Не приведи бог – за вещдок проканает…

– Не учи дедушку кашлять, – проворчал Мудрук, однако недокуренную сигарету притушил о подошву и сунул после некоторых раздумий в карман собственной дубленки.

Когда-то вполне нарядная шкура темно-апельсинового цвета была теперь здорово обтрепана: локти потерты, пуговицы висят, края карманов засалены. Таков был и весь полковник. Седовласый дядька с бледным лицом, слегка обвисшим от хронического недосыпа.

Спустились вниз. Свинец перешагнул лежащего навзничь Кактуса, кивнул:

– Один из членов банды.

Полковник досадливо крякнул.

– Ты его?

– Так точно.

– А где ствол?

– Вон валяется.

– Откуда взял?

– Здесь нашел, – капитан сделал, как сумел, невинное лицо. Тут же подумав, что актер из него плохой. – Пистолет, я думаю, принадлежал одному из бандитов…

Начальство присело на корточки и задумчиво засопело. Капитан помалкивал.

– Слушай, Свинец. Это же твой ствол. Это я тебе его подарил. После того дела в Урус-Мартане. Это твой «стечкин»!..

– Был мой, – ответил капитан твердо. – А теперь, значит, ихний. Преступников.

Мудрук кашлянул. Снег на его плечах таял, капли падали на цементный пол, на криво изогнутое, неподвижное тело Кораблика: неестественно вывернутая голова, одна рука на отлете, другая – возле лица, ладонь прикрывает глаза и лоб, словно испугался человек собственной смерти и решил отгородиться от нее хоть как-то, хоть чем-то.

  146