40 
Замерев с полуоткрытом ртом, ключник зачарованно пронаблюдал, как блестящая монетка несколько раз проскользнула между пальцами гостя – так, что храмовник сполна успел насладиться видом свежеотчеканенной пятерки. Секундой позже что-то удивительно схожих размеров холодно коснулось его собственной руки в кармане халата.
Пять серебрушек – это было много. Пожалуй, в иной раз ключник бы задумался над причинами столь щедрой мзды, задумавшись же, заподозрил бы неладное и не преминул поделиться своими подозрениями. Но в данном случае храмовника подвела информированность не по чину – знание того, что этот гость покинул кабинет иерарха Дяо отнюдь не с пустыми руками. Для парня с полным кошелем золота серебряная пятерка стоит куда меньше, чем для него самого. А риск – риск немногим больше, чем пустить сюда ночью какого-нибудь десятника, с которого редко удается стрясти и десятую часть серебрянки.
– Хорошо, – тихо произнес он. – Приведу. Только… поосторожней с ней, чтобы за день отлежаться смогла.
Девушка пришла через час.
В первый миг, едва увидев ее на пороге, Швейцарец не поверил своим глазам. Почти. Зрение не могло обманывать его, но и то, что он видел, попросту не должно было существовать.
Секундой позже он уже опомнился и запоздало сообразил, что стоящая перед ним девушка хоть и похожа на редкие фотографии из довоенных журналов и книг, но всего лишь похожа.
Полукровка. Метиска, креолка или как еще их именуют. В любом случае, крови европейской расы в ней оказалось достаточно для того, чтобы выкосивший китайцев, корейцев, монголов, а также подавляющую часть бывшего «коренного населения Сибири» вирус не счел ее ДНК своей законной добычей.
– Можно я войду?
Швейцарец молча шагнул вбок.
Только сейчас он вдруг понял, что вообще не думал, о чем он будет говорить с девушкой и что он будет с ней делать этой ночью. Не до того было. Весь предыдущий час был потрачен, израсходован до последней минуты на то, чтобы хоть как-то – бегло, неряшливыми широкими мазками придать завладевшей им идее контуры более-менее четкого плана действий. Это было важно – скупой на похвалу для своего воспитанника Старик высоко отзывался о способности Швейцарца к импровизации, к действиям в цейтноте, и именно поэтому Швейцарец всегда старался как можно тщательнее свои действия планировать. Швыряться козырями по поводу и без – глупо и опасно. А импровизация к тому же оружие обоюдоострое.
Но в итоге получилось: сосредоточившись на одном, он упустил из виду другое, а это было плохо. Не само по себе, а как возможный первый звоночек о том, что перегруженный мозг начинает идти вразнос.
Аккуратно задвинув щеколду, он прошел обратно в комнату. Девушка уже сидела на кровати, сложив руки на коленях, и смотрела на него… выжидательно. «Угу, выжидательный взгляд породистой легавой, – неожиданно зло подумал Швейцарец. – Нет, бред какой-то – даже если у нее и в самом деле этот взгляд, то знать он об этом не может, потому как легавых собак видел только на старых репродукциях давно испепеленных ядерным огнем картин, а в жизни… ну, попадались ему поджарые псины, но вопрос о породистости там совершенно точно даже рядом не валялся».
Стоять ему не хотелось, а с мебелью в комнатушке было неважно – поэтому он обошел кровать, лег, скрестив руки под затылком, и уставился в потолок. Чуть помешкав, девушка осторожно вытянулась рядом, повернулась на бок…
– Не надо, – предупредил он, ощутив легкое прикосновение к бедру. – Просто лежи.
– Как скажешь…
Легкий акцент в ее речи все же ощущался. Или это просто особенность голоса?
Швейцарец закрыл глаза – и сразу же очень четко увидел ее в тот, самый первый миг, когда открыл дверь: на полголовы ниже него, темные волосы старательно распушены… или правильнее будет – напушены? Тщательно расчесаны и взбиты в чудную гриву, мягкой волной стелющуюся по плечам. Швейцарец попытался вспомнить, как именно называется эта прическа, вроде ведь было у нее какое-то название, но в голове почему-то вертелся улыбающийся с обложки пластинки Пол Маккартни.
А дурацкий голубенький полупрозрачный халатик не скрывал почти ничего – ни темных шариков-сосков, ни треугольника внизу живота… ни многочисленных гематом, в просторечии синяков.
И черная полоска поперек шеи… ошейник.
«Лицо у нее интересное, – подумал он, – не лицо, а прямо антропологическая загадка. Головоломка. Китай, славяне, а еще? Цвет у волос то ли совершенно черный, вороной, то ли все же с оттенком в каштановый… ни черта толком при этих коптилках не разглядишь, на солнце смотреть надо! Да еще татуировка на щеке – иероглиф или что, не понять, но тоже путает, сбивает. Что-то южное проглядывает, определенно… хотя какое там определенно, да и вообще глупость это, тыканье пальцем в потолок – от чтения за костром двух-трех полуобгоревших учебников для вузов никто еще специалистом по черепушкам не становился. Разве что по сбору гербариев…»
40 
