Последние отзывы

  21  

Машика Ивановна испуганно сжалась. Глаза ее застыли на другой двери, напротив той, через которую мы вошли в гостиную. Осторожно, но твердо служанка высвободила свою руку.

– Простите, господин. Мне нельзя здесь задерживаться. Солнце почти село. Нужно возвращаться домой.

Я не стал ее задерживать. Если бы я не видел, с какой тревогой эта женщина глядела на дверь, откуда вот-вот мог появиться дядя, я бы решил, что ей нужно возвращаться домой лесом, и она вполне оправданно боится волков. Однако, заслышав дядины шаги, Машика Ивановна перекрестилась, приподняла подол платья и буквально выбежала в коридор. Дверь шумно захлопнулась за нею.

Этот звук вновь пробудил во мне притихшую ярость. Из-за дядиных странностей и особенностей, связанных с происхождением нашей фамилии, крестьяне считают Влада каким-то чудовищем, сочиняют о нем небылицы, переплетая их со своими дурацкими суевериями. Но если бы все ограничивалось только небылицами! Сегодня эти суеверия толкнули кого-то из крестьян на преступление против моего бедного отца.

Моя симпатия к Машике Ивановне вдруг сменилась ненавистью. Невзирая на ее доброту к отцу и ко мне, она боялась дяди. Возможно, она даже считала злодеяние в склепе необходимым для спасения души Петру.

Дальняя дверь со скрипом распахнулась, и в гостиную вошел дядя. Высокий, прямой, он двигался величественно и с изяществом, но возраст неумолимо выдавал себя. Меня снова поразила его крайняя бледность. Увидев меня, да еще в таком взбудораженном состоянии, Влад удивленно приподнял кустистые седые брови (видя глаза, похожие на отцовские, слыша мелодичный, почти ничем не отличимый от отцовского голос, мне было особенно трудно сообщить ему чудовищную новость).

– Аркадий? Дорогой племянник, ты уже здесь? Никак не ожидал тебя увидеть так скоро. Но что с тобой? На тебе лица нет...

Я стремительно поднес бокал к губам и глотнул сливовицы. Мне обожгло ноздри, язык и горло (наверное, мне была нужна такая встряска). Стараясь не закашляться, я сказал (меня потряс ровный и даже где-то равнодушный тон моего голоса):

– Над могилой отца надругались. Тело изуродовали...

Дядя поднял руку, показывая, что не в состоянии слушать дальше. Он отвернулся к огню, поник головой и схватился за сердце. Я вскочил, поставил бокал на столик и подбежал к дяде. Мне подумалось, что старику плохо с сердцем, и я мысленно отругал себя за непредусмотрительность. Нужно было учитывать возраст Влада, прежде чем обрушивать на слабого старика такую новость. Но нет, проблемы у дяди были не со здоровьем – его согнуло горе. Он опустился в кресло и молча замер. Прошло несколько долгих минут. Я вернулся на свое место и снова приложился к бокалу.

Наконец дядя заговорил. Правильнее сказать – зашептал. Я не узнал дядиного голоса – он стал твердым и холодным, как мрамор склепа.

– Проклинаю их, – прошептал он, глядя на огонь. – Проклинаю...

Вдруг он повернулся ко мне. Движение это было столь неистовым, что я отпрянул, забрызгав сливовицей жилетку. Лицо Влада перекосилось, а глаза (уже не отцовские, теперь они напоминали глаза Пастуха, склонившегося над Стефаном) сверкали страшным, маниакальным гневом. Я всерьез испугался, не тронулся ли он умом.

– Они заплатят за все! Как они смели подумать, что я...

Должно быть, Влад заметил мое ошеломленное выражение лица. Его взгляд несколько смягчился – гнев исчез, осталась лишь скорбь. Дядя вновь повернулся к очагу и проговорил:

– Я любил твоего отца и не потерплю, чтобы кто-то тревожил его прах.

– Конечно, дядя. Сожалею, что мне пришлось сообщить вам эту жуткую новость. Но я подумал: может, вы поможете мне установить, кто...

Дядя опять повернулся ко мне и простер руку.

– Довольно слов! Я прослежу, чтобы злодей получил по всей строгости закона. Дальнейшее уже не должно тебя волновать, предоставь это мне.

– Иного мне и не остается, – ответил я. – Просто в голове не укладывается: как кто-то мог решиться на подобное кощунство. Это за границей моего понимания.

Подняв бокал, я залпом допил сливовицу.

Губы В. скривились, будто он хотел скрыть удивление или недовольство. Он подошел к старинному креслу с высокой спинкой и парчовым сиденьем, расшитым золотистыми нитями, и сел, тонкими пальцами сжав резные подлокотники. Позой своей дядя напоминал короля на троне.

– Что тут понимать? Дикость и невежество крестьян сводят их с ума.

– Это напрочь сбивает меня с толку. Я всегда верил, что люди по природе своей все-таки добры, а не злы.

  21