Последние отзывы

  98  

Что интересно: оружием никто не воспользовался. Хотя ведь имелся у каждого положенный браунинг, у военных – и именные, серьезные. Но и в голову никому не пришло: одно дело – нормальная борьба мнений между единомышленниками, другое – наполеоновщина, вооруженная борьба за власть...

И пришло время действовать Владимиру Бойко.

Вырвал он из кармана оружие ближнего общевойскового боя, передернул ствол и пошел, пошел сажать одну в одну, уперев для верности правую руку в левую, а левую – локтем в стол.... Дергался и подпрыгивал «макарка», выдыхал маленький огонь, и плавно, медленно, сверкая при вращении, плыли над столом драгоценные подотчетные пули. И за каждой оставался в смрадном воздухе прочерченный командирским красным карандашом пунктир. И, попав в поганую цель, сияющее возмездие вспыхивало, как неудачно спускаемый аппарат в верхних слоях, и превращалось в красный небольшой крестик, поставленный на исторической фотографии тем же толстым карандашом «Деловой».

А очередной, давно уже лишенный души, лишался навеки и задержавшегося, по недосмотру, на земле тела, которое сначала становилось все более и более прозрачным, а потом и вовсе обращалось в ничто, в прах, в пуговицу какую-нибудь, в колпачок от авторучки, в медяк трехкопеечный...

По мере того как расходовалась неистощимая обойма, в акции установился определенный порядок. Застывшие там, где их застало начало отстрела, выползни адские постепенно стали перемещаться, по очереди занимая одно и то же место: прямо напротив Владимира, за противоположным концом стола. Стоило одному вернуться в невидимость, как другой уже спешил занять его место, становился в полный рост, анфас, кое-кто сам себе завязывал галстуком глаза... И смелая, настоящая десантная работа превратилась для Владимира в тир. И показалось ему, что не вагон это, а гараж какой-то или подвал, что ли, и где-то поблизости заработал мотор грузовика, и померещились ему на собственных плечах даже погоны другие... Ничего он, собственно, не понял, но тошно ему стало, муторно, бросил он на пол пистолет и плюнул следом черной густою слюной...

– Не могу, – сказал Володя. – Как бараны... Горите вы синим огнем – не могу.

В то же мгновение все недострелянные поблекли и распались так же, как и казненные. Только дымки поплыли к потолку в разных местах вагона... Один лишь бородач не сдался.

– Не верю! – грохнул он густым почвенным баритоном. – Не верю. Не желаю верить во всю эту мистику, во все эти интеллигентские столичные штучки. Насквозь прогнили, масоны, инородцы, кибернетики хреновы! Совесть растеряли, под джаз трясетесь... групповухи устраиваете, и ведь кого тянете в них? Бабу мою среднерусскую, мать-героиню батрацкую! И ее-то, светлокосую – в группу?! В биде ваши проклятые – синеокую?! Не дам! Лес спасу, реку спасу, болото спасу, гумно и околицу сохраню... А ты, малый, – дурак ты, Ваня, хоть и Владимир. Они ж обманули тебя, мудрецы московские. Верь мне, Вовка. Чему хорошему автор-то твой тебя научит? Ишь, на что замахнулся... Великий-то, он ведь нашего, русского корня был. Дворянская хоть, а все родная кость. Ну нафантазировал малость, ну черта немецкого подпустил... А они и рады! А они и давай изгиляться, подражать давай, демонов и покойников в словесность понатащили... Признаться-то, и оригинал был... того... преувеличен сильно... А присмотреться-то – фельетон злобный, больше ничего, да из житий понадергал. Зато модный, арку-то всю хулиганы исписали, вот тебе и рукописи негорючие. А где же боль истинная, страдание неутешное? Где народное слово крепкое? Где земля?! Продали землицу родную, вот вайнштейн с бронштейном в литературу и полез... Нет, ты мне скажи, где земля?! Я тебя спрашиваю, сержант! Автора твоего, эпигона бездарного, спрашиваю – где, мать вашу, земля?!

И орал он, и слюной из бороды брызгал, и уже наступал на одуревшего от темных словес Володю...

Но тут что-то прорезалось в милиционере. Ну генная память, как сказали бы проклятые истовым землестрадателем горожане! Или народный дух, как сказал бы он сам. Что уж там прорезалось – неизвестно, хотя догадаться можно.

Просто взял человек – и перекрестился. Осенил себя знамением крестным, как Богом положено православному от нечисти защищаться. Хоть и ни единого разу прежде того не совершал и, пожалуй, только в кино и видел – а все по правилу сделал, помилуй его, Господи, и сохрани.

Ну и рассыпалась дрянь.

А солдат сел спокойно и вздохнул глубоко.

Но поспешил.

  98