очень нудно 
3 
— Я вижу, что вы очень заинтересовались мсье Заикиным, — сказал Пильский. — Я могу представить его вам.
— Прекрасно! — рассмеялась де ля Рош. — Вы не боитесь, Леже?
— Нет, мадам. Сотрудничество с вами закалило меня и приучило к любым неожиданностям.
— Мсье Заикин не только прекрасный спортсмен, но еще и блистательный организатор, — заметил Пильский. — Он организатор и хозяин этого борцовского чемпионата.
— Сколько человек находятся под руководством мсье Заикина? — деловито осведомился Леже.
— Человек тридцать, — ответил Пильский.
— О!.. — презрительно махнул рукой Леже. — Мадам стоит пятидесяти.
— Леже! Леже! Вы слишком самоуверенны. Взгляните, какой это мужчина!
— Боюсь, что мсье Заикин так устает быть мужчиной на арене, что сразу же перестает им быть, когда сходит с нее.
— Тогда вам действительно нечего бояться за себя!
— Я боюсь не за себя, а за вас. Ваше спокойствие мне дороже всего.
— Мадам, рекомендую вам рискнуть, — спокойно сказал Пильский. — Насколько мне известно, мсье Заикин работает на арене не в полную силу.
— В таком случае, мсье Пильский, пригласите мсье Заикина завтра же на мои полеты, — улыбнулась де ля Рош и добавила: — Думаю, что мсье Леже это будет так же приятно, как и мне.
* * *
На следующий день в кафе ипподрома сидели Заикин, Куприн, Пильский и их приятель журналист Саша Диабели.
Уже было много выпито и много съедено. Заикин был тихо и добродушно пьян, Саша Диабели чрезвычайно весел, Пильский — озлоблен, а Куприн негромко и грустно говорил:
—...и точно так же через десять лет мы, оставшись благополучными русскими либералами, будем вздыхать о свободе личности и кланяться в пояс мерзавцам, которых презираем, и околачиваться у них в передних. «Потому что, знаете ли, — скажем мы хихикая, — с волками жить, по-волчьи выть»...
— Для чего?! Для чего все это нужно? — вдруг зло прервал Куприна Пильский. — Сначала мы тупо гадим под себя, а потом сами же тыкаемся носом в собственное дерьмо, чтобы лишний раз убедиться, что мы попросту омерзительны!
Заикин ничего не понял и вопросительно посмотрел на Куприна. Саша Диабели расхохотался. Пильский готов был уже оскорбленно вскинуться, но Куприн спокойно положил свою руку на руку Пильского и сказал:
— Ничего, Петя... Я верю, что не теперь, не скоро, лет через пятьдесят, но придет истинно русский писатель, вберет в себя все тяготы и всю мерзость этой жизни и выбросит их нам в виде простых, тонких и бессмертно-жгучих образов. И все мы скажем: «Да ведь это все мы сами видели и знали, но мы и предполагать не могли, что это так ужасно!»
— Но мы-то, мы — сегодняшние, при чем тут?! — крикнул Пильский. — Мы-то кому нужны? Кому нужны мы?
Заикин погладил Пильского по плечу и ласково сказал:
— Ну, будет тебе, Петр Осипович... Авось и мы на что-нибудь сгодимся.
Пильский зло стряхнул руку Заикина:
— Ты-то всегда, во все времена будешь нужен! Не в цирке — так в кабаке вышибалой! А мы, со своими метаниями, философийками, попытками психоанализа... Со своей отвратительной интеллигентностью, назойливым проникновением в душу ближнего... Кому все это нужно, я вас спрашиваю?! Когда любая пошлая бабенка-гастролерша чуть ли не в обморок падает от собачьего пароксизма при виде вот этих идиотских мускулов! — Пильский презрительно ткнул пальцем Заикина в грудь. — И готова предать все на свете, лишь бы...
— Ах, вот оно что! — захохотал Куприн. — Ну, слава Господи!.. А ведь я, грешным делом, подумал, что ты взволнован судьбой всей русской интеллигенции. А ты только про себя?
— Слушайте, слушайте! — закричал Саша Диабели. — Давид возжелал женщину. Женщина предпочла Давиду Голиафа. Давид решил, что своим отказом женщина оскорбила в его лице все интеллигентское племя Давидово...
— Замолчи, мерзавец! — крикнул Пильский и угрожающе встал.
— Александр Иванович... — взмолился Саша Диабели. — Объясните ему, что время дуэлей давно прошло и он может просто схлопотать по морде!
Куприн хохотал, а Заикин смотрел на Пильского жалостливо и участливо.
Из-за соседнего столика поднялся грузный высокий херсонский помещик и, пьяно покачиваясь, попытался пройти между Заикиным и соседним столиком. Верзила-помещик не смог протиснуться в узком проходе и тогда вдруг так сильно ударил Заикина тростью по спине, что трость сломалась.
— Подвинься, хам! — прохрипел помещик.
Все были ошеломлены. И только Петр Пильский, маленький, тщедушный и озлобленный, вскочил и бросился на огромного помещика. Но Заикин вовремя перехватил Пильского и негромко сказал ему:
3 
