Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
25 
– Пусть бы она дала их тебе немного, – улыбнулась миссис Брук. – Потому что я бы хотела, чтобы у тебя, моя дорогая, была чудесная лошадь, несколько чудесных платьев и ты побывала бы на удивительном, чудесном балу, на котором все восхищались бы тобой.
– Спасибо тебе, мама, это – как раз то, чего я желаю себе, – сказала Гермия, – и если я все время сочиняю для себя истории, в которых все это происходит, может быть, это случится и на самом деле.
Она смеялась, унося пустые тарелки из столовой на кухню, и не видела выражения боли и страдания на лице матери.
Миссис Брук знала, что, несмотря на любящий и нежный характер ее дочери, в будущем ее не ждет ничего, кроме бедной и унылой жизни в Малом Брукфилде.
Ее отстранили от вечеров, проводившихся в усадьбе, и даже от возможности прокатиться на лошадях дяди.
«Но это же несправедливо!» – говорила себе миссис Брук.
Затем, поскольку она не могла оставаться долго вдали от мужа, которого глубоко любила, она поспешила из столовой, чтобы найти его в маленьком кабинете, где он начал работу над проповедью. Он произнесет ее в воскресенье тем немногим прихожанам из деревин, которые приходят в церковь послушать его.
Глава 4
Гермия с неохотой шла к домику миссис Барлес, расположенному в конце деревни, неся ей тоник, приготовленный ее матушкой.
Миссис Барлес утомляла ее своими бессвязными рассказами.
Иногда они становились осмысленными, но чаще всего ее мысли перескакивали с одного на другое, и она говорила и говорила без конца нечто совершенно непонятное.
Дома после завтрака было много работы, и закончив ее, Гермия поспешила в конюшню посмотреть, удастся ли ей еще разок прокатиться сегодня на Брэкене.
К ее разочарованию, жеребца уже не было на месте, и она поняла, что один из конюхов приходил, пока они завтракали, и увел его в усадьбу.
В какой-то момент она почувствовала, как ее разочарование переходит в обиду: ведь ее лишили того, чего ей так хотелось.
Но затем она сказала себе, что она и так очень счастливо провела утро и ожидать повторения такой же радости еще и вечером было бы просто жадностью.
Кроме того, она подозревала, что Мэрилин могла понять, как долго она разговаривала с маркизом, и намеренно послала за Брэкеном, чтобы наказать ее.
И вновь она укорила себя за свою подозрительность, поскольку Мэрилин могла не иметь ни малейшего представления о том, что она не поспешила за ней сразу, как ей было сказано.
В то же время она не сожалела, что маркиз задержал ее.
Ей было интересно поговорить с таким человеком, как маркиз, несмотря на то что она ненавидела его поведение.
Он мог казаться циничным, он мог вести себя предосудительным – с ее точки зрения – образом. И тем не менее он был явно умным, все понимающим человеком и, по ее мнению, одним из самых остроумных мужчин из тех, кого она видела или могла себе представить.
То, как он держал себя, как сидел на лошади, ослепительное сияние его лакированных сапог – все это, думала она, станет в будущем окрашивать ее фантастические истории, даже несмотря на то что она уже отвела ему в них роль злодея.
Она размышляла об этом все время, пока шла к домику миссис Барлес.
Когда уже показалась ее хижина, она увидела Бэна Барлеса, выбегавшего из низкой двери их жилища.
Он оглядел дорогу, и она подумала, что Бэн, должно быть, увидел ее, потому что он как-то исподтишка, как будто желая спрятать что-то, бросился в противоположную сторону.
«Наверное, опять затеял какую-то проделку», – подумала Гермия, вспоминая слова отца.
Она подошла к хижине и громко постучала в дверь, поскольку миссис Барлес была склонна к глухоте.
Прошло порядочно времени, пока она смогла подняться из кресла, в котором обычно сидела перед очагом, и подойти к двери.
Она приоткрыла ее чуть-чуть, выглядывая, чтобы увидеть, кто стоит за дверью, затем сказала:
– Входите, мисс, входите! Я надеялась, что вы вспомните о моей болезни, у меня так все болит!
Гермия вошла в хижину, замечая, как всегда, что домик нуждается в ремонте. Об этом должен был бы догадаться ее дядя и заказать рабочим ремонт жилища своего арендатора, хотя арендаторы и платили ему всего шиллинг или два в неделю.
Она звала, что ее отец говорил о состоянии домов в деревне и указывал своему брату на то, что многие из них, занимаемые стариками, протекают во время дождя.
Граф отвечал, что у него нет денег, чтобы растрачивать их на стариков, особенно тех, у кого есть сыновья, способные сделать ремонт сами.
25 
