72 
Гейши явно радовались такому контрасту. Укрывшись белилами и шелком, погрузившись телом в роскошную весеннюю негу, можно благословлять чужие раны и боль, потерянные ноги, потерянные руки. До вчерашнего дня это были победители… А подобным женщинам свойственны легкое злорадство и тонкая злоба.
Глядя со стороны, Хонда чувствовал, что в этом контрасте двух разделенных рекой миров есть нечто знаменательное. Там — грязь, кровь, страдания, уязвленная гордость, несчастья, слезы, острая боль, раскромсанное мужское достоинство, и все это у солдат той армии, которая еще недавно целых семь лет господствовала здесь в Японии, на этой стороне женщины побежденной страны, получая удовлетворение при виде крови тех, кто недавно еще был победителем, проявляют этакую экстравагантность женской натуры — словно мухи жиреют от пота и ран, будто раскрывая крылышки, распахивают полы своих накидок. Речной ветер тоже не мог соединить их, наверное, полагал, что бессмысленно, если американские мужчины начнут проливать кровь, чтобы заставить цвести это бесполезное очарование, которое они и не стремились заполучить, а только ради того, чтобы женщины и дальше демонстрировали свою бессердечность.
— Не может такого быть, — долетел до Хонды голос одной из женщин.
— Правда, правда. Сама посмотри. Иностранцы такие крупные, большие, а случилось с ними что, прямо жалко смотреть. Этим здорово досталось, теперь мы квиты.
— Съели, теперь расплачиваются, — жестко отозвалась другая. Обе с возросшим интересом стали смотреть на другой берег, потом этот интерес пропал. Они почти одновременно открыли пудреницы и, глядя в зеркальца, принялись пудрить носы. Резкий запах пудры смешался с запахом речного ветра, пола женской накидки, отлетев, коснулась рукава пиджака Хонды. Хонда мельком заметил, как солнечный луч отразился от чуть испачканного пудрой маленького зеркальца, и на траве под ногами будто заплясали букашки с прозрачными крылышками.
Издалека послышался звонок к началу действия. Оставался только один акт пьесы «Хорикава». «Теперь уж она вряд ли придет», — подумал Хонда и, направляясь в зал, почувствовал, что испытывает почти физическое удовольствие от того, что Йинг Тьян не появилась. Из сада по ступенькам подняться в фойе… В фойе в тени колонны, стояла Йинг Тьян, прячась от падавших из дверей солнечных лучей.
Глаза, избегавшие солнечного света, были абсолютно черными и блестящими, лаково-черные волосы и огромные черные зрачки… Приторно пахло помадой для волос. Йинг Тьян засмеялась, показав ряд красивых белых зубов.
30
Отель «Тэйкоку», где они ужинали тем вечером, пребывал в запустении. Американцы, исходя из собственных понятий искусства освещения, ровно покрасили каменные фонари в саду белой краской. Стилизованный под готику потолок в зале ресторана по сравнению с прошлым стал еще мрачнее, и только скатерти на столах сверкали ослепительной белизной.
Хонда, заказав ужин, сразу же достал из внутреннего кармана пиджака маленькую коробочку с перстнем и поставил ее перед Йинг Тьян. Та, открыв крышку, восхищенно вздохнула.
— Он обязательно должен был вернуться на твой палец, — сказал Хонда и, стараясь говорить как можно проще, рассказал Йинг Тьян все, что было связано с перстнем. Улыбка, которая во время рассказа иногда появлялась на ее лице, как-то не соответствовала тому, о чем в тот момент говорил Хонда, и были мгновения, когда он сомневался, действительно ли Йинг Тьян его слушает.
Груди Йинг Тьян нависли над столом, столь роскошные формы бывают у женских фигур, вырезанных на носу корабля, а не у девушек с таким невинным личиком. Под блузкой с длинным рукавом, какие обычно носят студентки, угадывалось тело богини с фресок пещерного монастыря в Аджанте.
Легкое тело, наполненное тяжестью темного плода, волосы, вызывавшие ощущение зноя, выразительная линия от чуть великоватого носа к верхней губе… Казалось, когда она слушает рассказ Хонды, ее тело постоянно оценивает, что можно пропустить мимо ушей. Слишком черные, слишком большие глаза не говорили об интеллекте, они чем-то напоминали глаза слепого. Странным выражением? Сейчас, когда Йинг Тьян сидела перед Хондой, ему казалось, что от нее исходит слишком сильный аромат благовоний, — то было жар далеких тропиков, накатывающийся на Японию, и внутренний, повсюду преследовавший Хонду голос внушал ему что-то о кровном родстве. Порой это был жаркий шепот, порой срывавшийся крик, но проснулся этот голос благодаря роскошному телу, очарованию, которое вызывали его формы.
72 
