Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
54 
– Да как… вы… посмели!.. Убийцы!
Ясное дело – убийцы; ну, грабители, воры там – кому ж еще на каторге обретаться? Интересно, кто это мамзельку обидел? И куда ротозеи-конвоиры смотрели? Да и вообще…
– Да шо ж вы такое кажете, панночка! Какие ж мы убивцы? Мы люди мирные; а мажонков давить – то сам Бог велел, особливо ежели конокрады! Ось и батюшка в церкви сказывал…
– Верно! батюшка! Дескать, им, мажонкам, за смерть мученическую – отпущение грехов, и напрямки в рай! Искупил, значить!.. отмылся. Мы ему душу спасаем, панночка! рук не покладаючи! а вы бранитесь – убивцы…
– Ф-федя!.. Феденька!.. если с н-ним… если… мой отец – в острог… в-вас!.. Ф-феденька…
– Цей бугай, шо ли? Шо Ондрейке нос сломал? Да мы его пальцем! пальцем не трогали, панночка! Сам свалился… И кучер ваш – сам…
– Слышь, громада: пошли-ка отсюда. Це ж кнежская доця… полковничья…
– Ну?!
– Ось те и ну!..
Топот ног. Беспорядочный, суматошный.
Удаляющийся.
Поднять голову стоило неимоверных, запредельных усилий. Перед глазами все плыло. Это, верно, Филат, п-падла, по башке поленом звезданул. Поймаю – кранты ветошнику!.. В ладонь воткнулась сухая колючка – и дурацкая, мелкая, пустячная боль вдруг отрезвила. Расплывчатые силуэты обрели четкость, законченность форм; вернулась память.
Сразу, рывком.
Федор лежал навзничь, раскинув руки, и над ним склонилась княжна Тамара.
Плачущая, растерянная:
– Федя… Ф-феденька! в-вставай! Ну вставай… ж-же! Они… они ушли, в-все… Феденька! Вставай… п-пожалуйста…
Странно: она не потеряла дар речи. И голос был живой, жалобный – как у любой девушки, оказавшейся на ее месте.
Подняться на ноги не удалось, и ты пополз к Федору на карачках – благо лежал крестник недалеко, саженях в семи. Краем глаза успел заметить: на том месте, где били мажонка, слабо шевелятся. Стало быть, жив малец-крестник. Что с Девяткой, смотреть не стал – не до того сейчас.
Сперва – Федор.
Ты полз, а в голове мелькали бессвязные картины:
…заглядывают в самую душу пронзительные глаза Духа Закона…
…утробно хекает толпа озверелых мужиков; корчится на земле щуплое тело…
…оскалился Мальчик, закрывает собой бесчувственную Акулину; городовой с револьвером в трясущейся руке…
Пронеси, пронеси, Господи! – твердил ты сам себе, как заклинание, как молитву; Мальчик ее не обидит, и городовой стрелять не стал, значит, все будет в порядке, там Поликарпыч с Агафонычем, они все понимают… ни черта они, конечно, не понимают, но это не важно! главное – знают, что делать; вернее – чего делать нельзя, а там Акулина очнется…
Рука опустилась на теплое, живое.
Ладонь.
Федькина ладонь.
Ты помотал головой, отгоняя назойливые видения, будто мух. Потом. Все – потом. Сейчас: выяснить, что с Федькой.
– Ефрем… Иванович! П-помогите…
– Я не доктор, Тамара. Дай, погляжу…
Не вязалась первая фраза со второй, но это тоже было не важно. Ты склонился над Федором, мертвыми пальцами принялся расстегивать рубаху на груди. Хотел рвануть, но княжна пришла на помощь; миг – и разошлась рубаха в стороны, открывая Федькину широченную грудь. Ты приложил к ней ухо, и одновременно – два пальца к жилке на шее.
И еще ты попытался сделать невозможное: услышать, зацепить крестника, достучаться – прав, Друц! ты не доктор! доктора так не умеют…
Услышал.
Зацепил; и сразу выпустил, бессильно заскрипев зубами.
Федька Сохач был жив. Тело его лежало навзничь на пригорке, густо поросшем жухлой травой, а душа была там, где царил Дух Закона. Отродясь не ходили туда крестники в одиночку, без старших козырей. Да, конечно, идти в Закон им самим – но не зря же безмолвной поддержкой стоит за спиной маг-учитель!
И еще: теперь ты знал наверняка, что Акулина, чье бесчувственное тело лучше любого цепного пса стережет амурский тигр – рядом с мужем.
Но без Княгини.
– …что… с н-ним?.. Ефрем Иванович?!
– Жив. Только худо ему, Тамара Шалвовна.
– Он… очнется?!! Все б-будет… хорошо?!!
Столько отчаяния и муки было в этих словах, что ты не смог, не сумел солгать во спасение; картонные слова утешенья застряли в глотке.
– Не знаю, Тамара Шалвовна. Может быть.
– Скачите за… д-доктором! Ефрем Иванович! Я з-здесь… с ним… скачите!
Не рассуждают так безумные! здраво и быстро, без слез, крика, истерики…
Мысль мелькнула и угасла, оставив лишь искрящийся след, словно от шутихи или падающей звезды.
54 
