Жюльен замер в кресле и, откинув голову назад, наблюдал звезды в небе, их мерцание, а время от времени – изящное и быстрое их падение, бессмысленное и внезапное, словно иные из самоубийств. После того, как бармен выключил все четыре светильника, он, не видя ее, почувствовал, что она встала, и принялся следить за нею взглядом, в то время как она направилась в бар. Он не пошевельнулся, однако не отрывал от нее глаз. Хотя они ни о чем не сговаривались, ему казалось, что присутствие каждого из них на этой палубе в этот час было согласовано еще давным-давно и что их нынешнее одиночество и их молчание были предначертаны судьбой. Каким-то образом они очутились тут вместе, причем он был совершенно уверен, что не только он сам, но и она не представляет себе, к чему это приведет. Быть может, к недолгой и неудачной связи, прерываемой протестами и истерическим плачем, быть может, к порыву животной страсти, не оставляющей ничего, кроме стыда, быть может, к беззвучным рыданиям у него на плече. Во всяком случае, их встречи случались сами собой, начиная с самой первой, когда на палубе разносили коктейли в честь прибытия на борт, когда он увидел ее, пошатывающуюся и смешную, гротескную под этим многоцветным макияжем, неуверенно опирающуюся на руку своего чересчур красивого мужа. Он понимал, что ее одолевает страх. Но он понимал и то, что она обязательно вернется и усядется рядом с ним, хотя это понимание ни в малейшей степени не основывалось на самоуверенности. Это даже не было его, Жюльена, личной потребностью, чтобы она сюда, к нему вернулась, это требовалось кому-то другому, неважно кому, только не этой лощеной скотине, за которой она была замужем. Дышал Жюльен медленно и глубоко, точно собирался сыграть в «железку», или начать замысловатую и опасную партию в покер, или нестись на машине, преднамеренно превышая скорость, или представиться кому-то под чужим именем, рискуя тем, что его смогут узнать и спутать все его планы. «Он дышал так, словно готовился к встрече с опасностью», – подумал он и тотчас же рассмеялся. Завоевание женщины до сих пор не представлялось ему опасностью, даже если потом обнаруживалось, что опасность все-таки была.
Клариссе потребовалось полчаса, чтобы до него добраться, полчаса, которые она провела за выпивкой, молчаливо уставившись куда-то вдаль, перед барменом, слегка напуганным и удивленным, – ибо Кларисса Летюийе обычно вызывала у барменов улыбку, ироническую или жалостливую, смотря по обстоятельствам и в зависимости от времени суток, а также от количества поданного спиртного. Она курила, по-детски яростно пуская дым огромными клубами, как будто впервые закурила только сегодня утром, и гасила сигарету после трех-четырех такого рода лжезатяжек. К моменту, когда Кларисса покинула бар, она успела выпить три двойных виски, уничтожить двадцать сигарет и оставить бармену несоразмерные чаевые, чем повергла его в недоуменное беспокойство относительно ее состояния. Как и весь обслуживающий персонал судна, он относился к Клариссе хорошо. Ибо всем им Кларисса представлялась человеком, официально стоящим ниже всех прочих пассажиров, как и они сами. Подойдя к Жюльену, она в полумраке слегка зацепилась за кресло, и тот сразу вскочил, желая прийти ей на помощь, а не просто из вежливости. Она плюхнулась в соседнее с ним кресло и, поглядев Жюльену в лицо, вдруг расхохоталась. Волосы у нее растрепались, она была слегка пьяна, подумал Жюльен с дотоле неведомой ему морализаторской грустью.
– Вы не поехали со всеми остальными на Капри? Вас это не влечет? – тихо осведомился он, одновременно помогая ей поднять упавшую сумочку и собрать с палубы вывалившиеся из нее предметы, теперь поблескивающие у его ног: золотую пудреницу, по-видимому, стоившую целое состояние, с инкрустированной монограммой из мелких бриллиантов, точно такой же тюбик губной помады, ключи неведомо от чего, несколько смятых кредиток, открытку с изображением неведомого замка, сигареты россыпью, вскрытую упаковку «Клинекса», обязательную пачку ментоловых таблеток – единственный предмет, который она попыталась от него спрятать.
– Благодарю, – проговорила она и выпрямилась резко, но недостаточно быстро для того, чтобы он не успел помимо аромата ее духов, резкого и стойкого, ощутить запах ее тела, разогретого дневным солнцем, приправленного почти неуловимым запахом страха – запахом, который Жюльен научился безошибочно выделять среди прочих, ибо это был запах, знакомый всем профессиональным игрокам.