66 
— Что ты несешь, Стюарт?
Стюарт произнес тихим голосом, словно открывал тайну:
— Мужество, всего лишь мужество. Готовность умереть. Звучит ужасно глупо, но эти поэтические строки в известном роде передают мою мысль.
— Любимое стихотворение всех юнцов. По крайней мере, так было когда-то. Твой отец наверняка его любил, и уж вне всяких сомнений — твой дедушка! Прости меня, ради бога!
— Я слишком много говорю.
— Ты говоришь прекрасно. Пожалуйста, продолжай. Поскольку мы перечисляем все самое важное, что ты скажешь о любви?
— О чем?
— О любви.
— Ах, о любви.
— Не хочу говорить вещи, которые ты называешь абстракциями или литературщиной и сентиментальщиной, но разве любовь не лежит в основе всего, что тебя заботит, твоего душевного состояния, твоего сладостного нектара?
— Я в этом не уверен, — ответил Стюарт. — Я думаю, любовь должна сама заботиться о себе. То есть она должна как бы самоуничтожиться.
— Самоуничтожиться?
— Она должна прекратить быть тем, что она есть. Поэтому она не может быть самоцелью…
— Я вижу, эта тема тебя смущает.
— Нет, просто я не могу о ней думать. Я, так сказать, хочу нырнуть в этот пруд там, где поглубже.
— Влюбиться?
— Нет, не влюбиться. Это как раз мелко.
— Но чтобы нырять поглубже, разве не нужно сначала научиться входить там, где мелко?
— Вовсе не обязательно. Но может быть, я мелю чушь. Я хочу сказать, что мне не нужны обычные отношения — близкая дружба или связи, обычно называемые любовью. Может, мне само слово не нравится, как и слово «Бог». Оно стало таким…
— Затертым?
— Вульгарным. Опошлилось.
— Если любовь не может быть самоцелью, то ты не сможешь понять, где надо «нырять». Это опасно, Стюарт. Мне нравится твоя мысль относительно Божьего раба — да-да, я знаю, ты не его имеешь в виду, — но это глубокое место, это океан. Он вздымается и порождает сам себя, он плывет и бурлит в себе и в себя, взаимопроникающий, свет внутри света и свет над светом, разбухание внутрь, затопление себя самого. Каждая часть вливается во все остальные части, пока он не закипит и не выйдет из берегов.
— И что это такое, секс? Бессознательное?
— Так описал Бога один христианский мистик.
— Он, наверное, был еретик.
— Да. Все лучшие — еретики. Есть княжества и державы, падшие ангелы, боги-животные, распоясавшиеся духи, бродящие в пустоте, и все это нужно принимать в расчет. Апостол Павел это знал. Он был первым еретиком.
— Томас, пожалуйста, прекратите шутить. Я против падших ангелов, я против драм и тайн, против поисков учителей, отцов и…
— Отцов?
— Я хочу сказать, что у меня совершенно заурядный порядочный отец, и я не считаю это каким-то особым символом.
— Если уж мы заговорили об отцах, что ты скажешь о матерях? Как насчет твоей матери?
Стюарт слегка покраснел. Вид у него стал чуть не раздраженный.
— Вы хотите объяснить меня через мою мать?
— Ничего такого я не собираюсь делать. Я лишь хочу знать, что ты скажешь о ней.
— Не понимаю, почему я должен что-то говорить. Я не ваш пациент. К тому же я не знал моей матери.
— Ты думаешь о ней? Она тебе снится?
— Иногда. Но это совершенно не по вашей части, и мне бы не хотелось, чтобы вы касались этой темы.
— Хорошо, не буду.
Наступило молчание. Томас подумал, что Стюарт сейчас встанет и уйдет. «Смогу ли я его остановить? Хочу ли?» Он опустил взгляд, поправил на столе ручки и пресс-папье, и на его лице появилась кошачья маска кроткой и отстраненной погруженности в себя. Стюарт посмотрел на Томаса и улыбнулся едва заметной улыбкой. Он поднялся с места, но снова сел и сказал:
— С моей стороны было бы неблагодарностью после этого разговора, когда вы вызывали меня на откровенность, не задать вам вопрос: вы хотите сказать мне что-то особенное?
— То есть посоветовать? Мне казалось, я тебе уже надавал советов…
— Вы, как сами признались, меня провоцировали, потому что хотели узнать, что я скажу! Давайте же, Томас! Вы задумались.
— Конечно, я о многом думаю, но я не вижу смысла на этом этапе выкладывать свои мысли. Может, позднее. Я еще сомневаюсь. Ты слишком поглощен самим собой.
— Вы хотите сказать, что я тщеславен?
— Нет, ты убедителен, красноречив, полон жизни. У тебя, похоже, две цели. Одна — быть невинным и самодостаточным, другая — помогать людям. И я думаю, не вступят ли эти цели в конфликт?
66 
