209 
Освободить — но для чего? Чтобы он мог вернуться в начало, к вине и отчаянию после смерти Марка, к своей прежней цели? Начать жизнь, в которой его будет преследовать не имеющий ответа вопрос о Джессе? Он, конечно, приехал в Сигард не для того, чтобы расставить все точки над «i», да этого и быть не могло. Увидеть Мидж и узнать, что она решила? Разговор с ней оставил в итоге приятное впечатление, возможно, потому что он возродил нормальное животное любопытство к миру вокруг Эдварда, так долго не подававшему признаков жизни. Присмотреть за Гарри, поговорить со Стюартом? Поехать в Париж за Илоной? Мысли об Илоне вызывали отчаяние — а вдруг в Париже с ней произойдет что-то ужасное? Не станет ли это еще одним источником саднящей вины, обреченной сопровождать его по жизни? Эдвард решил не думать об этом слишком много. Найти Брауни — вот что сейчас самое важное, настоящее. Он должен быть с Брауни, окунуться в ее общество, как в целительный источник. Какими слабыми, какими малодушными представлялись ему теперь собственные попытки найти ее! Он слонялся вокруг дома ее матери, не решаясь зайти к Саре. Эдвард чувствовал усталость, страдал от нравственной апатии. Ему не хватало энергии и мужества, но они могут вернуться, если он примирится с Сигардом. Теперь он постучит в дверь ее матери, поговорит с Сарой, найдет ее друзей в Кембридже, поедет за ней в Америку, если потребуется. Ничто не помешает ему найти Брауни и жениться на ней.
Эдвард толкнул дверь Атриума; она оказалась не заперта, и он вошел внутрь. Он предполагал, что испытает потрясение, но и предвидеть не мог электрической волны эмоций, нахлынувших на него, сбивая с ног, когда он вошел в громадную комнату. Он задрожал и поскорее сел на стул. Тут было два стула, стоявших друг подле друга у двери в необычном месте, и он не сразу понял, что именно здесь сидели, как у позорного столба, Гарри и Мидж в день их злополучного появления в Сигарде. Никто не притронулся к этим стульям. Эдвард встал и, неслышно ступая по плиткам пола, приблизился к столу. Там стопкой стояли несколько тарелок и чашка с какой-то жидкостью. Он подошел к дверям Затрапезной и заглянул внутрь. Комната была пустой, сонной, убогой, неприбранной, и пахло здесь, как всегда, плесневеющими книгами и ветхими грязными подушками. Дверь башни была не заперта, и Эдвард прошел на просторный первый этаж, в «выставочный зал». Эта комната теперь выглядела иначе. Картины Джесса стояли у стен задником наружу. Эдвард поспешно вернулся в холл — у него возникло чувство, будто он ищет Джесса. Теперь он двигался более свободно, но все еще не мог заставить себя нарушить тишину криком: «Эй, кто-нибудь!» или «Где вы?» Направляясь к Переходу, он заметил, что гобелен с девочкой, преследующей летучую рыбку, сняли, свернули и положили у стены. Может быть, его уже купил какой-нибудь американец. Растения в горшках тоже оказались сдвинуты и теперь стояли тесной группой в углу; ветки переплетались и соединялись, некоторые обломились. Они запылились, пожухли и нуждались в поливке. Эдвард вспомнил, что цветы поливала Илона. Одно из растений, похоже, уже погибло — тот самый цветок, в который он вылил приворотное зелье Илоны и который ухватил его цепкой лапой, когда он собирался покинуть дом во время первого побега. Эдвард остановился, чтобы пожалеть его, а затем поспешил в Переход. В кухне царил беспорядок, в раковине осталась грязная посуда. Большая печь не топилась, но морозилка, «такая большая, что туда поместилось бы человеческое тело», тихо урчала. В прачечной лежала горка чистых полотенец. Эдвард чуть не подобрал их, чтобы отнести в шкаф для проветривания. Если в доме все же кто-то есть, не стоит показывать им, что гость, словно призрак, бродил по дому. Открыв дверь в Селден, Эдвард услышал прерывистый звук и принял его поначалу за щебет ласточки. Потом понял: это стучит пишущая машинка матушки Мэй.
Он быстро миновал западный коридор и вышел на лужайку через дверь со стороны фасада. Звук пишущей машинки напомнил ему рассказ Мидж, и Эдвард понял, что не готов встретиться с матушкой Мэй. Он не поверил Мидж, но мысль о том, что кто-то пишет о его матери или о нем самом, выводила его равновесия. Эдвард вспомнил, как Мидж говорила о Джессе и Хлое: «Теперь они оба мертвы», и на мгновение призрак мертвой матери, с беззвучным криком простиравшей к нему руки, возник рядом с тропинкой, по которой он шел. Эдвард ускорил шаг. Он хотел увидеть Бет-тину. Но может быть, Беттина тоже убежала отсюда. Он прошел мимо падубов и фруктового сада. Здесь тоже многое изменилось. Тополя были спилены, их ветки аккуратно срублены, и голые длинные стволы лежали в траве. Лесовики уже расчистили место. У реки вдоль берега трава так разрослась, что Эдвард не заметил решетчатый мост, и ему пришлось возвращаться. Он легко перебрался на другой берег над спокойным потоком; уровень воды сильно понизился. В лесу было темновато, а кусты на склоне холма, сквозь которые Эдвард так легко проходил раньше, теперь цеплялись за одежду и ударяли по лицу клейкими ветками. Он нашел маленькую тропку, потерявшуюся в зарослях, и почувствовал под ногами корни деревьев и мелкие деревянные «иконки». Эдвард продирался сквозь чащу, глядя на солнечный свет, и наконец добрался до дромоса.
209 
